Джеймс нахтвей: Джеймс Нахтвей рассказывает о фотодокументировании событий, создающих историю

Клинтон-сквер, в центре Сиракуз, Нью-Йорк.

Это место, которое когда-то было территорией индейцев онондага и штаб-квартирой Конфедерации ирокезов, в 1615 году посетили исследователи Самуэль де Шамплен и Пьер Эспри, сьер де Редиссон (будучи пленником могавков), в 1651.Иезуитский миссионер отец Симон Ле Мойн в 1654 году был первым европейцем, который заметил здесь соляные источники (впоследствии ставшие основой соляной промышленности). Миссия и форт Сент-Мари-де-Ганнентаха были основаны поблизости в 1655–1656 годах, но враждебность индейцев и болотистая местность (печально известная летними лихорадками) препятствовали раннему заселению. Эфраим Вебстер основал торговый пост в 1786 году в устье реки Онондага, где он впадает в озеро Онондага, а в 1788 году на этом месте Аса Данфорт, «отец графства Онондага» построил лесопилки и мельницы.Договор с индейцами дал штату Нью-Йорк контроль над соляными источниками, а после 1797 года солончаки были сданы в аренду для добычи соли. Возникли три деревни: Webster’s Landing, Salina и Geddes. Почтовое отделение, открытое в Webster’s Landing в 1820 году, было названо Сиракузами по имени древнегреческого города на Сицилии.

Росту города способствовало строительство канала Эри (завершено в 1825 году) и строительство железных дорог в 1830-х годах. Позднее Сиракузы поглотили Салину (1848 г.) и Геддес (1886 г.).Солеварни обеспечивали большую часть потребностей Соединенных Штатов до 1870 года, когда соляная промышленность пришла в упадок; затем город начал развивать многоотраслевую экономику. В настоящее время производятся изделия из фарфора, фармацевтические препараты, автомобильные компоненты, электрическое оборудование, кондиционеры, электронное оборудование, гроб для похорон, специальные металлы и мебель. Сиракузы также служат оптовым распределительным центром в центральном сельскохозяйственном районе Нью-Йорка.

В Сиракузах находятся Сиракузский университет (1870 г.), колледж Ле Мойн (1946 г.), Общественный колледж Онондага (1962 г.) системы государственного университета Нью-Йорка, Центр медицинских наук Государственного университета Нью-Йорка (1834 г.) и Колледж Науки об окружающей среде и лесоводстве (1911 г.) и Художественный музей Эверсона (1968 г.).Ярмарка штата Нью-Йорк проводится в Сиракузах с 1841 года.

Резервация индейцев Онондага находится в 6 милях (10 км) к югу, а в парке озера Онондага есть Музей соли и копия миссии иезуитов под названием Сент-Мари среди ирокезов. В городе также есть музей канала Эри. Деревня Инк, 1825 г .; город, 1847. Поп. (2000) 147 306; Сиракузы метро, ​​650 154; (2010) 145 170; Район метро Сиракузы, 682 577.

Джеймс Нахтвей — Новые работы — Выставки

Джеймс Нактвей
Новая работа

8 сентября — 22 октября 2005 г.
Прием для художника, четверг, 8 сентября, 19.00 — 21.00.

Галерея Fahey / Klein с гордостью представляет фотографии отмеченного наградами фотожурналиста Джеймса Нахтвей. Нахтвей посвятил себя документированию войн, конфликтов и критических социальных проблем. Благодаря своим фотографиям Нахтвей становится свидетелем коллективного общественного сознания, фиксирующего то, что в противном случае осталось бы незамеченным.Его изображения убедительно отражают страх, горе, боль и человеческие страдания. Он заявляет, что «эти фотографии — мое свидетельство. События, которые я записал, не должны быть забыты и не должны повторяться». На этой выставке будут представлены изображения из множества недавних работ, в том числе: Ирак, бездомные дети в Индонезии, героиновые наркоманы в Пакистане, кризис геноцида в Дарфуре, цунами, раненые американские военные из Ирака.

Дэвид Шонауэр, главный редактор American Photo, сказал о Нахтвей: «[Он] понимает силу универсального языка фотографии для создания значимого изображения, которое передает правду и суть исторического момента.«Как и все художники / коммуникаторы, Джеймс Нахтвей собирает исторические записи, наполненные своим талантом посланника для создания изображений, выходящих за рамки письменного слова. Можно сказать, что Нахтвей делает со своими фотографиями то же, что Пикассо сделал со своей картиной« Герника ». выражая свое возмущение тем, что человечество навлекает на себя.

Джеймс Нахтвей заявляет: «Для меня сила фотографии заключается в ее способности пробуждать чувство человечности. Если война — это попытка отрицать человечество, тогда фотография может восприниматься как противоположность войны, и если ее правильно использовать, то она может быть мощным противоядием от войны.В некотором смысле, если человек берет на себя риск оказаться в эпицентре войны, чтобы сообщить остальному миру о том, что происходит, он пытается вести переговоры о мире. Возможно, поэтому те, кто ведет войну, не любят, когда рядом есть фотографы. Мне пришло в голову, что если бы каждый мог быть там хотя бы раз, чтобы лично убедиться, что белый фосфор делает с лицом ребенка, какую невыразимую боль причиняет попадание единственной пули или как зазубренный осколок шрапнели может разорвать чье-то лицо. Без ног — если бы каждый смог лично увидеть страх и горе, хотя бы один раз, тогда они бы поняли, что ничего не стоит позволять вещам доходить до того момента, когда это случается даже с одним человеком, не говоря уже о тысячах.«

Джеймс Нахтвей вырос в Массачусетсе и с отличием окончил Дартмутский колледж (1966-1970), где изучал историю искусства и политологию. Кадры из Вьетнамской войны и движения за гражданские права в США оказали на него сильное влияние и сыграли важную роль в его решении стать фотографом. В 1976 году он начал работать газетным фотографом в Нью-Мексико, а в 1980 году переехал в Нью-Йорк, чтобы начать карьеру фотографа-фрилансера для журналов. Его первым зарубежным заданием было освещение гражданских беспорядков в Северной Ирландии в 1981 году во время голодовки ИРА.

Нахтвей работает фотографом по контракту с Time с 1984 года. В 2001 году он стал соучредителем VII — фотоагентства / архива. Две его опубликованные монографии включают «Deeds of War», Thames & Hudson, 1989 и «Inferno», Phaidon, 2000.

Eyes of War: Фотограф-документалист Джеймс Нахтвей

В юности на меня большое влияние оказали фотографии времен войны во Вьетнаме и американского движения за гражданские права. У меня не было опыта в фотографии, я никогда не пользовался фотоаппаратом.Но после того, как я окончил колледж, я решил, что это то, чем я хочу заниматься в своей жизни, потому что я увидел, что эта работа имеет огромную ценность для общества. Военные и политические лидеры говорили населению одно, а фотографы показывали нам совсем другое, и я нашел фотографов гораздо более убедительными.

Я стал фотографом специально для того, чтобы стать военным фотографом. Это то, чем я хотел заниматься, и я понял, что должен тренировать себя до такой степени, что я чувствовал, что могу внести достойный вклад в качестве военного фотографа, потому что я осознавал, насколько это серьезная ответственность.

Я одолжил камеру у брата, потому что у меня не было денег на ее покупку. Я поддерживал себя тем, что водил грузовики по ночам, а по ночам работал на складе. Я читал книги о том, как пользоваться фотоаппаратом, как выставлять негатив. Я арендовал темную комнату и научился проявлять пленку, делать отпечатки. Я давал себе задания, как если бы я работал на редактора, и выходил и снимал. В конце концов, мне потребовалось 10 лет, чтобы тренироваться, прежде чем я почувствовал себя готовым фактически задокументировать войну.

После некоторой работы на фрилансе я устроился на работу в газету в Альбукерке, Нью-Мексико. Затем, через четыре года, я почувствовал, что извлек из этого опыта все, что мог, поэтому я уволился, сел в свой Volkswagen, поехал в Нью-Йорк и начал там карьеру фрилансера.

Мостар, Босния и Герцеговина, 1993: Битва за контроль над Мостаром велась от дома к дому, от комнаты к комнате, сосед против соседа. Спальня стала полем битвы, когда хорватские ополченцы захватили жилой дом, изгнав жителей-мусульман.

Примерно через шесть месяцев, потраченных на то, чтобы завоевать доверие различных редакторов, Бобби Сэндс объявил голодовку в Северной Ирландии. Он был членом парламента и членом ИРА, который был узником H-Block. На улицах Белфаста и Дерри вспыхнуло насилие, я сел в самолет и поехал туда без задания. Я просто подумал: «Мне нужно посмотреть, готов ли я это сделать».

Затем я продолжил освещать гражданские войны в Ливане; войны по всей Центральной Америке, включая Сальвадор, Никарагуа, Гватемалу и вторжение США в Панаму; войны на Балканах; войны в Чечне; война в Шри-Ланке; коммунистические повстанцы в бою на острове Минданао на Филиппинах; палестино-израильский конфликт; вторжение Израиля в Ливан; народные восстания с целью свержения диктаторов в Южной Корее, Филиппинах и Индонезии; часто жестокая освободительная борьба в Южной Африке; геноцид в Руанде; война против советской оккупации Афганистана, а затем и война США в Афганистане; U.С. вторжение в Ирак. И я работал почти во всех этих местах, не один раз, а несколько раз.

Мне очень сложно построить иерархию различных событий, которые я освещал. Но один был настолько ужасен, что, хотя я был его свидетелем, я не в состоянии по-настоящему понять: геноцид в Руанде, когда от 800000 до миллиона человек были убиты в течение ста дней их собственными соотечественниками, их собственными соседями. , используя сельскохозяйственные орудия в качестве оружия. Я не могу понять, как это могло случиться.

Мостар, Босния и Герцеговина, 1993: Битва за контроль над Мостаром велась от дома к дому, от комнаты к комнате, сосед против соседа. Спальня стала полем битвы, когда хорватские ополченцы захватили жилой дом, изгнав жителей-мусульман.

Думаю, когда я начинал, меня мотивировала социальная ценность журналистики. Но меня также привлекали приключения и опасность. Но соблазн приключений и опасностей исчез, а чувство цели усилилось, пока в какой-то момент оно не стало единственной мотивацией.

Моя цель — охватить массовую аудиторию в то время, когда события еще происходят, чтобы изображения могли стать частью сознания людей. Я нацеливаю свои изображения на то, что считаю лучшими человеческими инстинктами — сострадание, щедрость, чувство правильного и неправильного. Готовность идентифицировать себя с другими. Будем надеяться, что когда появится осведомленность о проблеме, она станет частью диалога между согражданами. Это процесс, благодаря которому проблема остается в сознании общественности, и когда проблема активно обсуждается в общественной сфере, директивные органы должны обращать на это внимание.Это один из способов, которым происходят изменения, и визуальная журналистика может сыграть важную роль в этом процессе.

То, что происходит во время боя, уникально. То, через что проходят люди, интенсивность переживаний, постоянное пребывание на тонкой грани между жизнью и смертью в течение длительного периода времени, видение, как люди рядом с вами падают, видят, как падают друзья, — это то, что происходит только в бою, и я хочу это задокументировать. Я считаю, что людям важно это видеть.

Нью-Йорк, США, 2001: Обрушение Южной башни.Башни-близнецы были спроектированы и построены так, чтобы выдерживать крупные пожары обычного характера, а также выдерживать ветры со скоростью более 200 миль в час. Однако сильное тепло, производимое 20000 галлонами горящего реактивного топлива, ослабило конструкцию до точки обрушения. Триста сорок три пожарных парамедики и 60 сотрудников правоохранительных органов погибли, пытаясь спасти других.

На своих фотографиях я пытаюсь запечатлеть условия данной ситуации и то, как эти условия влияют на людей, которые их терпят.Возможно, в более важном смысле изображение заставит зрителей задать себе фундаментальные вопросы: как возникла эта ситуация? Поддерживаем ли мы это и оправдываем это? Какие цели могли бы это оправдать? Что можно сделать, чтобы это остановить?

В 1862 году обозреватель New York Times работы Александра Гарднера сказал: «Как можно сфотографировать разбитое сердце?» А затем он продолжил описывать, как это ужасно для матерей умерших. И в то время Гарднер не фотографировал семьи и не фотографировал горе, которое они выражали.В то время как я фотографировал это много раз, и я знаю, что можно сфотографировать кого-то, выразившего, что его сердце разбито. Я много раз доводил до слез. Трудно сосредоточиться сквозь слезы, но я стараюсь.

Есть много препятствий для фотографирования войны. Многие из них физические. Есть опасность, есть местность, по которой нужно ориентироваться, есть транспорт, который нужно организовывать. Есть и эмоциональные препятствия. Все эти трудности нужно преодолеть, чтобы я могла выполнять свою работу.

И я не застрахован от опасности. Я был в Багдаде и освещал действия одного взвода, который действовал в наиболее враждебной части Багдада сразу после того, как произошла оккупация. Я был с репортером, работая над выпуском Time «Человек года», который в том году был объявлен американскими военными. Мы вышли на очень людную улицу, и Хамви, в котором мы ехали, был остановлен движением транспорта, когда кто-то из толпы бросил в нас гранату. В результате взрыва несколько солдат были тяжело ранены.Моему коллеге оторвало руку, а я получил ранения в колени, живот и лицо. Я продолжал фотографировать, пока не потерял сознание, а пришел в сознание, когда лежал в полевом госпитале на базе взвода.

Фотограф-документалист Джеймс Нахтвей идет по Затонувшей дороге на Национальном поле битвы при Антиетаме, Шарпсбург, штат Мэриленд.

Я прекрасно осознаю, что фотографирую историю по мере того, как она разворачивается, еще до того, как что-либо было написано, когда невозможно знать, что произойдет от одного момента к другому.Я чувствую себя на грани времени и совершаю путешествие в неизведанное.

Изображения — одно из средств, с помощью которых люди запоминают историю. Во многих отношениях фотографическое изображение — это первое, что приходит в голову, когда мы думаем об историческом событии, произошедшем со времени изобретения фотографии. Фотографии показывают нам реальность на местах, а не политическую риторику. Они привлекают политических и военных лидеров к ответственности за свои решения и действия.

Фотограф Джеймс Нахтвей | Все о фото

Он вырос в Массачусетсе и окончил Дартмутский колледж, где изучал историю искусств и политологию (196670).

Нахтвей начал работать газетным фотографом в 1976 году в Albuquerque Journal. В 1980 году он переехал в Нью-Йорк и начал работать фотографом-фрилансером. В 1981 году Нахтвей продемонстрировал свою первую заграничную командировку в Северной Ирландии, иллюстрирующую гражданские беспорядки. Он задокументировал различные вооруженные конфликты и социальные проблемы, проводя время в Южной Африке, Латинской Америке, на Ближнем Востоке, в России, Восточной Европе, бывшем Советском Союзе, снимая картины войны, конфликта и голода, а также изображения социально-политических проблем. (загрязнение, преступление и наказание) в Западной Европе и США.В настоящее время он живет в Нью-Йорке.

В 1994 году Нахтвей освещал предстоящие выборы в Южной Африке, первые нерасовые выборы за десятилетия. Как сотрудник Bang-Bang Club, он был на месте, когда Кен Остербрук был убит, а Грег Маринович был серьезно ранен.

Нахтвей ранее был ранен на работе, но именно во время его обширного освещения вторжения Соединенных Штатов в Ирак он получил свое первое боевое ранение. Когда Нахтвей вместе с корреспондентом Time Майклом Вайскопфом ехал на заднем сиденье Хамви с разведывательным взводом армии США «Расхитители гробниц», боец ​​бросил в автомобиль гранату.Вайскопф схватил гранату, чтобы выбросить ее из хамви, но она взорвалась у него в руке. В результате взрыва пострадали двое солдат и журналисты Time. Нахтвею удалось сделать несколько снимков врача Билли Граймс, лечившего Вайскопфа, прежде чем он потерял сознание. Оба журналиста были доставлены по воздуху в Германию, а затем в больницы США. Нахтвей достаточно оправился, чтобы вернуться за океан, чтобы прикрыть цунами в Юго-Восточной Азии 26 декабря 2004 года. Нахтвей работал с Time фотографом по контракту с 1984 года.Он работал в Black Star с 1980 по 1985 год и был членом Magnum Photos с 1986 по 2001 год. В 2001 году он был одним из основателей фотоагентства VII (он отделился от VII в августе 2011 года).

Нахтвей присутствовал во время атак 11 сентября 2001 года на Всемирный торговый центр и подготовил хорошо известные работы по этой теме. Он также составил фоторепортаж о последствиях конфликта в Судане для гражданского населения.

В феврале 2011 года Нахтвей написал скандальную статью для журнала Vogue, которая пролила свет на сирийского диктатора Башара аль-Асада и его семью.Статья и серия фотографий вызвали особые споры, поскольку мирное движение протеста в контексте набирающей обороты арабской весны было жестоко подавлено военными и спецслужбами сирийского режима. К декабрю 2011 года число погибших в результате восстания составляло от 3 500 до 5 000 человек, в то время как около 30 000 мирных жителей были заключены в тюрьмы и, во многих случаях, подвергнуты жестоким пыткам. Позже Vogue решил удалить статью со своих страниц. Тем не менее, статью все еще можно найти на собственном сайте сирийского президента.

Источник: Википедия

В 1976 году он начал работать газетным фотографом в Нью-Мексико, а в 1980 году переехал в Нью-Йорк, чтобы начать карьеру фотографа-фрилансера для журналов. Его первым зарубежным заданием было освещение гражданских беспорядков в Северной Ирландии в 1981 году во время голодовки ИРА. С тех пор Нахтвей посвятил себя документированию войн, конфликтов и критических социальных проблем. Он работал над обширными фотографическими эссе в Сальвадоре, Никарагуа, Гватемале, Ливане, Западном берегу и в секторе Газа, Израиле, Индонезии, Таиланде, Индии, Шри-Ланке, Афганистане, Филиппинах, Южной Корее, Сомали, Судане, Руанде, Южной Африке. , Россия, Босния, Чечня, Косово, Румыния, Бразилия и США.

Нахтвей работал фотографом по контракту с Time Magazine с 1984 года. Он был связан с Black Star с 1980 по 1985 год и был членом Magnum с 1986 по 2001 год. В 2001 году он стал одним из основателей фотоагентства. VII. У него были персональные выставки в Международном центре фотографии в Нью-Йорке, Национальной библиотеке Франции в Париже, Palazzo Esposizione в Риме, Музее фотоискусства в Сан-Диего, Culturgest в Лиссабоне, El Circulo de Bellas Artes в Мадриде, Галерея Fahey / Klein в Лос-Анджелесе, Массачусетский колледж искусств в Бостоне, Галерея Canon и Новая церковь в Амстердаме, Carolinum в Праге, Центр Hasselblad в Швеции и другие.

Он получил множество наград, в том числе Премию Содружества, Премию Мартина Лютера Кинга, Премию глобального гражданства д-ра Жана Майера, Премию Генри Люса, Золотую медаль Роберта Капы (пять раз), Премию World Press Photo (дважды), журнал Фотограф года (семь раз), премия Международного центра фотографии Infinity (трижды), премия Leica (дважды), премия Байо для военных корреспондентов (дважды), премия Альфреда Эйзенштадта, премия Canon Photo essayist и награда W.Мемориальный грант Юджина Смита в области гуманистической фотографии. Он является членом Королевского фотографического общества и имеет степень почетного доктора изящных искусств Массачусетского колледжа искусств.

Источник: www.jamesnachtwey.com

Джеймс Нахтвей об истории создания фотографий

Если быть точным, вы были в Греции, снимая кризис беженцев в Европе, вместе со многими другими фотографами. Что вы испытали на этом мероприятии?

За это время я совершил три поездки в Европу.Во время первой поездки я прибыл в Белград как раз в тот момент, когда закрывалась венгерская граница. Беженцы теперь перенаправлялись в Хорватию и Словению. В аэропорту меня подобрал человек, который должен был быть моим переводчиком и гидом, и мы просто двинулись в том направлении, не зная, что мы найдем.

Я видел группу людей, идущих по полям фермы. Я просто вышел из машины и стал за ними следовать. Я сказал своему гиду: «Я не знаю, куда иду.Посмотрим, сможешь ли ты найти меня к концу дня ». Люди даже не знали, в какой стране они были. Не думаю, что они действительно знали, куда идут. Их двигало отчаяние и тянула надежда. пробрались через поля фермы и наконец добрались до железнодорожной станции. Никто не знал, идет ли поезд и куда он их отвезет.

Оттуда я отправился на Лесбос в Греции, чтобы сфотографировать людей, которые пересекают пролив из Турции и приземляются на пляже. Затем, наконец, я поехал в Идомени на греко-македонской границе.Граница была закрыта, и люди застряли в убогих палаточных лагерях в грязи и под дождем. Это происходило в Европе в 21 веке. Если бы это были шкуры животных, а не высокотехнологичные палатки, это могло быть средневековье.

В наши дни фальшивые новости — очень важная часть повестки дня, и люди, кажется, недоумевают, как отличить факты от вымысла и что им может предложить фотография. Что вы думаете о фейковых новостях и дилемме относительно правдивости и правдоподобия в фотографии?

Журналистика зависит от честности.Организации или отдельные лица, которые сознательно что-то неправильно используют или просто лгут, бросают тень на профессию, которая не имеет оснований. Лучшие газеты и журналы, лучшие телеканалы и телеканалы придерживаются кодекса этики и стандартов. Люди действительно могут положиться на эти организации с проверенной репутацией. Если политики обвиняют эти организации в фейковых новостях, вероятно, потому, что правда не соответствует их целям. Я думаю, мы должны отдать должное людям за то, что они могут сами решать эти вопросы.

Считаете ли вы, что журналистика в 21 веке находится в здоровом положении?

Да, я считаю, что это очень здорово и развивается. Журналистика необходима для нормального функционирования общества. Это никуда не денется. Он станет сильнее. Какие бы инструменты ни использовались в настоящее время, мы будем использовать их должным образом. Затем, когда появится что-то еще, мы приспособимся к этому. Я не могу много говорить об экономике управления новостной организацией, потому что я ничего об этом не знаю, но я уверен, что люди, которые знают об этом, находят способы адаптироваться.

Джон Пол Капонигро :: Джеймс Нахтвей (1/6/00)

Джеймс Нахтвей

Джеймс Нахтвей вырос в Массачусетсе и окончил Дартмутский колледж, где изучал историю искусства и политологию. Он работал на борту судов в торговом флоте и, обучаясь фотографии, работал учеником редактора новостных фильмов и водителем грузовика.

Четыре года он работал газетным фотографом в Нью-Мексико, а в 1980 году переехал в Нью-Йорк, чтобы начать карьеру фотографа-фрилансера для журналов.Его первым зарубежным заданием было освещение гражданских беспорядков в Северной Ирландии в 1981 году во время голодовки ИРА. С тех пор он посвятил себя документированию войн, конфликтов и социальных проблем во всем мире. Он много работал в Сальвадоре, Никарагуа, Гватемале, Ливане, Западном берегу и в секторе Газа, Израиле, Индии, Шри-Ланке, Афганистане, Филиппинах, Южной Корее, Сомали, Судане, Бразилии, Руанде, Южной Африке, России, Боснии, Чечня, Румыния, Вьетнам, а также по всей Индонезии и Восточной Европе.

Его работы регулярно появлялись во многих лучших международных изданиях, включая Time, Life, New York Times Magazine, Newsweek, National Geographic, Stern, Geo, El Pais, L’Express и многие другие. Он работал фотографом по контракту с Time с 1984 года и членом Magnum с 1986 года.

Его книги включают «Военные дела», опубликованные в 1989 году, и «Инферно», опубликованные в 1999 году. У него были персональные выставки в Международном центре фотографии в Нью-Йорке, Художественном музее Худа в Дартмутском колледже, Каролинум в Праге, Центре Хассельблад. в Швеции — в галерее Canon, в Nisuwe Kirke в Амстердаме и в Массачусетском колледже искусств, где ему была присвоена степень почетного доктора.

Исследователь света Canon, он шесть раз был награжден журналом фотографа года шесть раз, четыре раза обладал золотой медалью Роберта Капы, дважды был удостоен награды World Press Photo Award дважды, премии Международного центра фотографии Infinity дважды, премии Leica дважды, зарубежной Награда Пресс-клуба за лучший фоторепортаж из-за рубежа дважды, премия Canon Photo Essayist, грант памяти Юджина Смита, премия Байо для военных корреспондентов, премия Sprague (высшая награда, присуждаемая Национальной ассоциацией фотографов прессы), и совсем недавно 2000 Премия Альфреда Эйзенштадта за журнальную фотографию за одно изображение — журналистское воздействие

Этот разговор впервые был опубликован в номере журнала Camera Arts за июнь / июль 2000 года.

Джеймс Нахтвей Я думаю, что повышение сознательности людей — это первый шаг к формированию общественного мнения, а общественное мнение создает стимул для изменений. Это оказывает давление на лиц, принимающих решения, то есть на власть имущих, которые делают выбор, влияющий на жизнь тысяч людей. Содействие созданию импульса для их движения в правильном направлении через общественное мнение — это то, что стоит сделать.

Несмотря на все разочарования и неудачи, я думаю, что этот процесс работает.Иногда это происходит быстрее, иногда мучительно медленно. Но это давление должно быть всегда, чтобы продвигать процесс вперед. Это помогает. Это довольно часто противоречит тому, что публикуют правительства, информацию и то, что они хотят придать событиям, потому что, по сути, они хотят управлять повесткой дня. Думаю, их раздражает общественное мнение. Это им мешает. И действительно, это должно мешать им. Это должно помочь направить их на правильный курс.

Катастрофа У.Политика С. в Сомали прямо привела к игнорированию нами Руанды. Наше игнорирование Руанды и знание того, что международное сообщество несет определенную ответственность за от полумиллиона до миллиона ненужных смертей, привело к неприятию того, что происходит в Косово. Эти вещи связаны. Моя книга (Inferno) представляет собой отчет о том, что произошло в последнее десятилетие 20-го века, когда преступления против человечности связаны между собой. Иногда очень прямым способом, иногда более тонким. Кульминацией книги является Косово.

Джон Пол Капонигро Каким образом связаны?

JN Возьмите приведенный мною пример провала политики США в Сомали. Миссия началась с доброй воли и хороших намерений и оказалась эффективной. Эта миссия заключалась в обеспечении раздачи продовольственной помощи жертвам голода. Когда это превратилось в политическую миссию по разоружению ополченцев, а затем по борьбе с одним из полевых командиров, это резко изменилось и превратилось в катастрофу. Эта катастрофа побудила Билла Клинтона отвернуться от Руанды.Он не хотел снова сгореть в Африке и поэтому сознательно отказался использовать слово геноцид, потому что понимал, что это слово несет в себе обязательство вмешаться. Организация Объединенных Наций сделала то же самое. Кофи Аннан в то время руководил миротворческими силами, и они ушли во время геноцида, а не вошли. Опять же, это было связано с катастрофой в Сомали. Это была катастрофа в связях с общественностью. И, как выяснилось, Руанда тоже. Это было неправильно, и они понимают, что в какой-то мере несут ответственность за эти смерти.Они оба поехали в Руанду и извинились там перед людьми, что является редкостью для любого политика. Они признали свою неправоту и извинились. И когда пришло время Косово, когда сербы начали этническую чистку Косово, я думаю, международное сообщество поняло, что оно не может отвернуться от Косово, как это было с Руандой. Здесь есть связь.

JPC Вы говорите о нашей «коллективной ответственности», и мне было интересно, для тех, кто не знает, как действовать после просмотра вашей работы, какие предложения вы могли бы им предложить.

JN Я думаю, что на самом базовом уровне, если люди сталкиваются в прессе с несправедливостью и преступлениями против человечности, они должны заняться этими проблемами. Они должны поддерживать его внутри себя и не отворачиваться от него. Если это сложно понять, им следует попытаться понять это. Им следует дать ему время подумать об этом, чтобы они могли понять, что происходит, и пообщаться друг с другом. Таким образом формируется округ. Так создается общественное мнение и так оно остается живым.Следующим шагом было бы общение с кем-нибудь, официальным лицом в Организации Объединенных Наций, послом, кем-то в Государственном департаменте или правительстве. Отправить письмо. Дайте им знать: «Я знаю, что там происходит. Я думаю, что с этим нужно что-то делать. Это неприемлемо». Я думаю, это вопрос того, чтобы позволить себе иметь собственное мнение и стать частью группы, которая имеет влияние. Это сила. В условиях демократии он состоит из множества отдельных голосов — вместе. Это то, из чего он сделан, и это то, к чему должны прислушиваться наши лидеры.Я думаю, это подействовало.

JPC Есть ли?

JN Да. Если только вы не думаете, что общественное мнение ничего не значит. Я считаю, что это так. Я думаю, это было во многом связано с тем, что Соединенные Штаты ушли из Вьетнама, гораздо раньше, чем в противном случае. Это повлияло на нашу политику в Центральной Америке. Это повлияло на помощь голодающим в Эфиопии, на юге Судана и в Сомали. Это повлияло на Косово. Я думаю, что интервенция в Косово получила огромную поддержку.Люди понимали, что это что-то оправданное.

Опять же, начальный шаг — вовлечь себя как личность в то, что происходит, сохранить это внутри себя, иметь свое мнение, чтобы это мнение было известно людям вокруг вас и людям в сфере принятия решений. .

Отстраниться от этого процесса — действительно медвежья услуга. Есть много эффективных действий. Что неэффективно, так это ничего не делать. Это всегда вариант, но что в этом хорошего? В Руанде было убито от полумиллиона до миллиона человек, а мы ничего не сделали.Кому-нибудь это нравится? Я так не думаю.

JPC Это то поощрение, которое я ищу.

JN Существует также ответственность журналиста, журналистские публикации и передачи несут ответственность за информирование людей о том, что происходит. В наши дни так много места уделяется образу жизни и знаменитостям, моде и внутриполитическим скандалам. Все это стало своего рода развлечением, что, безусловно, является одним из аспектов работы прессы. Это бизнес.Они должны делать то, что, по их мнению, приносит доход. Но есть еще что-то, что называется журналистской ответственностью, и это требует определенного баланса и уважения к разуму и состраданию аудитории. Люди действительно хотят знать, что происходит.

Многие решения, которые сейчас принимаются в журналистике, являются рыночными, а не журналистскими. Даже фраза «усталость от сострадания» почему-то больше относится к рекламодателям, чем к широкой публике. Рекламодатели не хотят, чтобы их товары отображались рядом с рассказами о несправедливости, разрушениях и страданиях.Назвать это «усталостью от сострадания» — это своего рода извинение за то, что я не рассказываю эти истории. Может быть, рекламодатели должны осознать свою большую ответственность. В свободном обществе, возможно, им следует поощрять эти истории, а не препятствовать им, потому что это полезно для нации и для мира. Это может быть слишком идеалистично или наивно. Но мы живем в одном мире.

JPC Это есть. Как потребители, мы также должны обеспечивать поддержку качественной информации. Спрос может стимулировать предложение.Так может и отсутствие спроса.

JN Я никогда не слышал, чтобы они использовали, например, фразу «усталость супермодели». Я думаю, что среди населения есть много людей, которые чувствуют «усталость от супермоделей», но вы не слышите публикаций, в которых используется эта фраза.

JPC Они что-то продают. Жертвы голода — нет.

JN Когда вы публикуете рассказы и фотографии о людях, которые страдают, вы должны быть готовы что-то отдать, а не что-то продать.Я думаю, что люди готовы что-то дать.

JPC Как вы справляетесь с обработкой такого рода предметов на таком устойчивом уровне в течение такого длительного времени?

JN Все, что я могу сделать, это продолжать и углубляться в это. От него не убежать. Выхода нет. Костылей у меня нет. Для меня единственный способ — понять ценность работы и продолжить.

JPC Как вы сохраняете свою веру в человечество перед лицом такой бесчеловечности?

JN Люди, с которыми я встречаюсь в полевых условиях, — вот откуда мое вдохновение.Видеть, как обычные люди справляются с такими бедствиями и такими страданиями, продолжают жить, выживают, пытаются зарабатывать на жизнь, поддерживать свою семью — это меня унижает. Я не знаю, была бы у меня их сила и их грация, и это меня вдохновляет. Люди заслуживают лучшего, чем то, что они получают, а то, что они получают, зачастую не является необходимым. Этого не должно было случиться. Это не естественное состояние, и с этим можно что-то сделать. Моя вера в человечество проистекает из того, что я свидетельствую об этом.

JPC Это, безусловно, дает мне перспективу: любые страдания, которые, как я чувствую, я могу пройти, или трудности, с которыми я могу столкнуться, выглядят бледными, почти несущественными по сравнению со страданиями других людей, которых я вижу на ваших фотографиях.

JN Совершенно верно. Это дает людям перспективу.

JPC Как вы подходите к искушению вмешаться или оказаться вовлеченным в ситуацию перед вами?

JN Я участвую. Вовлечено быть свидетелем, давать показания. Это выбор; активное решение. Это не пассивно. Это глубокое обязательство. При необходимости я принимаю участие в более непосредственном, практическом подходе. Я понимаю, в чем моя функция, но я также понимаю, что бывают случаи, когда я единственный, кто действительно может что-то изменить в спасении кого-то.Когда это ясно для меня, я кладу камеру и изо всех сил стараюсь помочь. Любой поступил бы так же. В большинстве случаев, например, когда я фотографирую раненых в бою, о них уже заботятся медики или товарищи. Больше я ничего не могу предложить. Вмешиваться в это — только способ поднять настроение. До тех пор, пока я вижу, что больше ничего не могу сделать, я выполняю свои обязанности, будучи там с камерой. Я видел, как на людей нападают мобы, и вмешался, потому что понял, что могу их спасти.Иногда мне это удавалось, а иногда нет, но я пытался. Если я найду кого-то, кто страдает от голода, кто не знает, куда пойти за едой, кто потерян или не может двигаться, я отведу его в центр питания. Но большинство фотографий, которые я делаю во время голода, находятся в центре питания, где о людях уже заботятся, насколько это возможно.

JPC Расскажите о ваших «отношениях между совестью и искусством».

JN Я использую то, что знаю о формальных элементах фотографии, на службе у людей, которых я фотографирую, а не наоборот.Я не пытаюсь делать заявления о фотографии. Я пытаюсь использовать фотографию, чтобы делать заявления о том, что происходит в мире. Я не хочу, чтобы мои композиции были застенчивыми. Я не хочу, чтобы они привлекали к себе внимание. Когда зрители смотрят на мои фотографии, я хочу, чтобы непосредственное воздействие происходило непосредственно между ними и людьми, которых я фотографирую. Я пытаюсь использовать фотографию очень элементарно, очень просто. Это сложно, и я думаю, что продолжаю развиваться в своих способностях делать это.Я не хочу делать общие изображения. Я не хочу делать иллюстрации, которые не имеют эмоционального или морального воздействия. Я хочу создать сильное чувство идентификации.

JPC Вы говорите, что изображения, которые вы создаете, являются как объективными, так и субъективными. Помогите мне понять это более ясно.

JN Когда что-то происходит у меня на глазах, мои чувства к этому преломляются во мне. Все, что я чувствую по этому поводу, является продуктом моей истории как личности.Я пытаюсь передать эти чувства в картины, чтобы зрители поняли мою чувствительность в отношении сути дела. Это может быть сделано. Это единственный убедительный способ сделать это.

JPC Что происходит с объективным характером работы в процессе? Это размыто или оба уровня женаты?

JN Слияние объективного и субъективного — вот где это становится реальностью. Я общаюсь, и у меня есть общие черты с другими людьми, где мы разделяем эмоции.Я могу подвести людей к точке зрения только потому, что они разделяют эмоции. Я усиливаю или проясняю то, что люди чувствуют, но не могут сформулировать. Какие бы эмоции я ни испытывал в ситуациях, в которые попадаю, это очень сильные эмоции. Существует огромное количество гнева, печали, разочарования, горя, неверия. Ничего хорошего, если я позволю этим сильным эмоциям выключить меня. Тогда я был бы бесполезен, я вообще не должен был туда идти.Я должен взять свои эмоции и направить их в работу. Я надеюсь, что в конце концов они выразят сострадание.

JPC В первую очередь смотреть на материал — это смелый поступок, но, возвращаясь снова и снова, я не уверен, есть ли для этого другое слово, кроме героического. Для многих из нас очень сложно даже представить себе подход к материалу. Совсем другое дело — проводить с ним столько времени. Это довольно необычно.

JN Это не для всех, я это понимаю.

JPC Итак, некоторые из нас рады, что есть такие люди, как вы, которые делают это, зная, что это не для нас.

JN Приятно слышать.

JPC Есть некоторые, кто критикует более художественную доставку такого рода материалов — журнальные столики, галереи, музеи, репродукции, все предметы искусства. Они утверждают, что такие виды обработки делают этот материал экзотическим, делая его гламурным, временами ориентированным на статус, даже фетишистским, подталкивая его к сенсационности.И наоборот, другие сказали бы, что его вход в эти миры привлекает все большее и более постоянное внимание к материалу. В то время как некоторые будут критиковать Inferno как один из этих предметов искусства, в то же время другие утверждают, что в результате он обретает большую прочность и повышенное значение. Что вы думаете о доставке такого рода материалов?

JN Для меня Inferno — это не арт-объект, это архив. Основа дизайна, размера, всего физического представления — создать архив, который войдет в нашу коллективную память и наше коллективное сознание.Основная функция моей работы — появляться в массовых публикациях в то время, когда возникают ситуации, чтобы сформировать сознание и общественное мнение и создать атмосферу, в которой возможны изменения. Вот почему я это делаю. Второстепенная функция — войти в нашу память, чтобы эти вещи сохранялись, а не забывались. Это визуальное наследие, о котором стоит задуматься, когда мы идем в будущее. Надеюсь, мы не сделаем тех же ошибок, что и раньше.В этом есть ценность.

Я пару раз показывал в музеях, и это тоже хороший способ общения. Повестка дня музея не определяется критикой. Это не устанавливается исключительно людьми, которые управляют музеем. Его также устанавливают люди, которые посещают музей, и художники, которые там показывают. То, что работа висит на стене музея, не обязательно означает, что ее можно рассматривать исключительно как арт-объект. Он нужен для немедленного общения со зрителем, возможно, с конкретным типом зрителя, возможно, с более ограниченной аудиторией, но тем не менее аудиторией, чем в журналистике, но, тем не менее, важной аудиторией людей, которые имеют важные мнения.

Хотя у меня его не было, но если бы я устроил выставку в галерее, я бы попытался сделать это еще одной формой общения, возможно, с еще более сфокусированной аудиторией. Коллекционеры важны. У них самые разные интересы и влияние, и к ним стоит обратиться. Я не вижу, чтобы какой-то догматический стереотип о значении картинки из-за того, что она висит в галерее, должен остановить меня или кого-либо еще от попыток наладить такое общение.

JPC В том же духе ваши композиции прекрасны.В чем функция красоты?

JN Красота присуща жизни, а зачастую и трагедии. Я ничего не навязываю. Это то, что я чувствую. Не думаю, что в моих картинах красота преодолевает трагедию. Иногда это окутывает его и делает более острым. Это делает его более доступным. Парадокс сосуществования красоты и трагедии был темой искусства и литературы на протяжении веков. Фотография не исключение. Красота пьеты заключается в языке тела, в связи между матерью и сыном.Пьета — это не плод воображения, она взята из жизни. Фотография, напоминающая пьету, не является имитацией искусства. Это представление об источнике этого искусства в реальной жизни. Красота по-прежнему в связи между матерью и сыном.

JPC Мне вспомнилось слово, которое вы использовали, сострадание. Я думаю, что пока это присутствует, это гарантирует, что это произойдет. Одно дело — сделать страдание красивым. Другое дело — признать красоту больного.

Вы сказали: «Наша способность общаться порождает мучительное осознание, которое, в свою очередь, требует ответа». Расскажите подробнее о своем заявлении: «Совершенство средств, но смешение целей — беда нашего времени».

JN В то время, когда у нас есть богатство, инфраструктура и технологии для выполнения стольких задач, мы часто не понимаем, как управлять инструментами, находящимися в нашем распоряжении. Например, возникла путаница в том, что делать в случае с Боснией.Это была война, которой не должно было случиться. Однажды начавшись, оно могло бы закончиться гораздо раньше, если бы мировые лидеры проявили решимость использовать имеющиеся дипломатические и материальные ресурсы. Но были путаница, конфликт и компромисс. Эти инструменты никогда не использовались должным образом, и война затянулась на годы дольше, чем могла бы. У нас были ресурсы, чтобы предотвратить геноцид в Руанде, и, тем не менее, снова возникли путаница и компромисс, а ресурсы, которые были в нашем распоряжении, не были использованы.Это то, что я имел в виду.

JPC Это подчеркивает, насколько важно четко понимать, что происходило раньше и где мы находимся сегодня, чтобы мы могли принимать эффективные меры по мере возникновения новых ситуаций.

JN Совершенно верно. Как можно лучше.

Архив фотографа Джеймса Нахтвей ’70, приобретенный музеем Худ

Художественный музей Худ в Дартмуте приобрел полный архив отмеченного наградами фотожурналиста и военного фотографа Джеймса Нахтвей ’70, который более 35 лет документировал условия в некоторые из самых опасных зон конфликтов в мире.

Архив Нахтвей, состоящий из более чем 500000 изображений, приносит в Колледж коллекцию фотографий большого исторического значения, включающую все фотографии, сделанные Нахтвеем в течение его карьеры (включая многочисленные неопубликованные фотографии и негативы), а также все будущие фотографии, сделанные с настоящего момента до конца его трудовой жизни.

«Я надеюсь, что мой архив вдохновит будущие поколения — во всех областях, а также будущих фотографов — подходить к миру с той же глобальной точки зрения и заботы о человеческом достоинстве и социальной справедливости, которую я стремился передать через свои работы, — говорит Нахтвей, который живет в Дартмуте в качестве провокационного сотрудника.

«Время, проведенное в университетском городке, укрепило мою врожденную признательность за неизменную приверженность Дартмута этим ценностям, которые — наряду с образцовой образовательной инфраструктурой Художественного музея Гуда — делают школу идеальным домом для моего архива», — говорит он.

Архив Нахтвей представляет Дартмуту коллекцию исторической значимости, включающую все фотографии, сделанные фотожурналистом в течение его карьеры, а также все будущие фотографии, сделанные с настоящего момента и до конца его трудовой жизни.(Фото Эли Буракиана ’00)

«Трудно переоценить обучающую ценность архива Нахтвей, — говорит Джон Стомберг, директор Художественного музея Вирджинии Райс Келси в 1961 году.

«Джеймс Нахтвей путешествовал по земному шару на протяжении десятилетий, беспрецедентно изучая человеческую сторону мировых дел. Он рассказывает истории с фотографиями, в которых глубоко раскрываются основные проблемы, при этом он относится к своим объектам с состраданием и уважением. Он заслуженно признан за визуальное воздействие и эмоциональную глубину его фотографий », — говорит Стомберг.«Архив превращает музей в центр на территории кампуса, где можно подробно изучить взаимосвязь между фотографией и обществом».

Нахтвей поможет каталогизировать его архив. Он также будет работать над проектами новых публикаций, преподавать, читать лекции и работать над устной историей своей карьеры. Он будет сотрудничать с сотрудниками музея, преподавателями и студентами, чтобы обогатить широкий спектр академических занятий в кампусе.

Участие в каждом академическом отделе

Один из ведущих фотожурналистов своего поколения, Нахтвей собрал значительный объем работ, документирующих насильственные конфликты, политическую рознь, стихийные бедствия, глобальную бедность и проблемы общественного здравоохранения по всей Центральной Америке и Среднему региону. Восток, Африка, Восточная Европа, Азия и США.

Эти ужасающие условия отражены в архивной коллекции, которая включает почти 330 000 фотонегативов, 170 000 файлов цифровых изображений, 7200 отпечатков выставочного качества, 2000 широкоформатных работ, 25 500 мелкомасштабных отпечатков, 12500 контактных листов и многое другое.

Историческая и географическая широта архива Нахтвей открывает широкие возможности для взаимодействия почти со всеми академическими отделами Дартмута, что будет поддерживаться развитием цифровых ресурсов, а также обширными выставочными и образовательными программами в музее и других центрах кампуса.

Дартмут будет искать способы поддержать междисциплинарное изучение этой важной коллекции и сделать музей и Дартмут одним из ведущих мировых учреждений по изучению и демонстрации фотожурналистики.

Добавление архива Нахтвей к коллекции значительно расширит и без того значительные фонды фотографий Художественного музея, которые включают работы таких фотографов, как Ансель Адамс, Дайан Арбус, Субханкар Банерджи, Ханс Беллмер, Эдвард Буртынски, Джулия Маргарет Кэмерон, Мария Магдалена Кампос-Понс, Рене Кокс, Ринеке Дейкстра, Уокер Эванс (работавший художником в Дартмуте в 1972 году), Джейн Хаммонд, Дэвид Хиллиард, Льюис Хайнс, Лотте Якоби, Никки С.Ли, Сьюзан Мейзелас, Гордон Паркс, Малик Сидибе, Ральф Штайнер (Дартмутский класс 1921 года), Джоэл Стернфельд (Дартмутский класс 1965 года) и многие другие.

Существующая коллекция фотографий The Hood включает три самых знаковых фотографии Нахтвей: Руанда (1994), на которой изображен мужчина хуту, изуродованный мачете; Провинция Сан-Мигель, Сальвадор (1984), изображающая ужасы гражданской войны в Сальвадоре; и Всемирный торговый центр (2001), отчет Нахтвей из первых рук об атаках 11 сентября 2001 года.

Выставки, награды и музейные экспонаты

Джеймс Нахтвей родился 14 марта 1948 года в Сиракузах, штат Нью-Йорк, и вырос в Массачусетсе. В 1970 году он окончил Дартмут по специальности история искусства и государственное управление. В 1976 году он начал работать газетным фотографом в Нью-Мексико, а в 1980 году переехал в Нью-Йорк, чтобы начать карьеру фотографа-фрилансера для журналов. Его первым зарубежным заданием было освещение гражданских беспорядков в Северной Ирландии в 1981 году во время голодовки ИРА.

Он работал фотографом по контракту с журналом TIME с 1984 года. Он был связан с фотоагентством Black Star с 1980 по 1985 год, был членом агентства Magnum с 1986 по 2001 год и одним из основателей фото-кооператива VII.

У него были персональные выставки в многочисленных музеях и галереях, в том числе в Международном центре фотографии в Нью-Йорке, Национальной библиотеке Франции в Париже, Палаццо делле Эспозициони в Риме, Музее фотоискусства в Сан-Диего, El Circulo de Bellas Artes в Мадрид, FOAM в Амстердаме, Carolinum в Праге и Hasselblad Center в Швеции, а также во многих других местах.

Его фотографии входят в постоянные коллекции Музея современного искусства, Музея американского искусства Уитни, Музея современного искусства Сан-Франциско, Бостонского музея изящных искусств, Галереи искусств Коркоран, Музея изящных искусств Хьюстона, Музея искусств Миннеаполиса. Искусство, Центр Помпиду и другие.

Нахтвей имеет почетные докторские степени Дартмутского колледжа искусств, Массачусетского колледжа искусств, Института искусств Сан-Франциско и колледжа Святого Михаила.

Он получил множество наград, включая Премию Содружества, Премию Фонда Хайнца, Премию TED, Премию Дэна Дэвида, Золотую медаль Роберта Капы (пять раз), премию World Press Photo (дважды), Фотограф года в журнале (семь раз) ), Премию Международного центра фотографии Infinity (трижды), премией Байё для военных корреспондентов (дважды), премией W.Мемориальный грант Юджина Смита в области гуманистической фотографии, а также награды за прижизненные достижения от Заграничного пресс-клуба, Американского общества редакторов журналов и Time, Inc.

В 2012 году он был награжден Дрезденской премией, ежегодно присуждаемой лицам, имеющим посвятили свою работу предотвращению насилия. В мае этого года Нахтвей был назван в 2016 году лауреатом престижной испанской премии принцессы Астурийской в ​​области коммуникаций. Он также является героем номинированного на «Оскар» документального фильма « Военный фотограф », снятого швейцарским режиссером Кристианом Фреем и получившего признание критиков в 2001 году.