Юрий сомов: Недопустимое название | Невский (сериал) вики

Posted on 24.03.1970 by alexxlab

Содержание

Юрий Лоза прокомментировал смерть солиста «Песняров» Борткевича

Советский, российский певец и автор песен Юрий Лоза почтил память коллеги — скончавшегося 13 апреля на 72-м году жизни от диабета солиста «золотого» состава «Песняров» Леонида Борткевича.

«Ушел в мир иной ещё один «песняр» — Лёня Борткевич, оставив трех сыновей от трех жен, будучи гражданином двух стран и в конце жизни мало похожим на тот образ, который запечатлелся в сердцах сотен тысяч восторженных поклонниц Советского Союза», — начал Юрий некролог в Facebook.

Далее он вспомнил, что перед отлетом Леонида в Америку им довелось поработать в одной программе, «когда он (Борткевич) гастролировал с минусовой фонограммой и женой».

«Мы сидели после за чашкой чая, ругали бардак, царивший тогда в еще не распавшейся стране и обсуждали их отъезд», — продолжает Лоза, уточняя, что Борткевич «прекрасно понимал, что за океаном его ждет в лучшем случае кабак, но и оставаться им было невозможно». Ведь тогдашняя жена певца — гимнастка Ольга Корбут — не всегда «поражала мир своими трюками на брусьях», не все «ее носили в Минске на руках», да и роскошная квартира в центре республики — не главное.

«Век спортсменки недолог, и после завершения спортивной карьеры она оказалась не нужна», — пояснил Юрий. В то время как в Америке тогда «действовало более десяти клубов ее имени, и карьера тренера ей была обеспечена».

И хотя «Лёня понимал, что там он будет скорее придатком к именитой супруге, чем звездой, но сознательно шел на это».

В итоге артист держался в США десять лет, «но всему есть предел». И певец вернулся — «в новую страну, родной коллектив», а там — «смерть руководителя, склоки, дрязги, расколы и соединения». И единственное, что оставалось неизменным — любовь преданных поклонников и песни, «сделанные когда-то Мулявиным, раскрывшим таланты нескольких прекрасных вокалистов, в числе которых был Лёня Борткевич».

«Белоруссия лишилась одного из своих золотых голосов. Царствие Небесное», — заключил свой рассказ Юрий.

Подписчики в комментариях благодарят Лозу за правдивый пост.

Четырехкратная олимпийская чемпионка Ольга Корбут, вторая жена артиста, живет в США с 1991 года. С Борткевичем они поженились в 1978-м, развелись в 2000-м. У бывших супругов есть сын Ричард.

Третьей женой певца стала модель Татьяна Родянко, бывшая его на 36 лет моложе.

«Лишь бы кадры «говорили» — Российское фото

Юрий Сомов, патриарх советской документальной фотографии, рассказывает о самых важных и запоминающихся своих съемках. А ему есть что вспомнить, ведь он фотографировал и первых космонавтов, и членов правительства, и олимпийских чемпионов… О своем творчестве Юрий рассказал в эксклюзивном интервью нашему журналу.

— Юрий, здравствуйте! Вы посвятили фотографии 65 лет своей жизни. Расскажите, пожалуйста, как все начиналось? Откуда появился интерес к фотографии? Какой была ваша первая камера? Какими были первые снимки?

— Мой путь в фотографии начался еще в школе — я там снимал для стенгазеты. Тогда камеры были далеко не у всех, это было редкое явление. Свой первый фотоаппарат под названием «Любитель» я получил на день рождения от отца. Снимать мне понравилось, и я начал посещать фотокружок при Доме пионеров. А потом пришло время идти в армию, где я вел фотолетопись о жизни нашей воинской части.

— У кого и где вы учились фотографии?

— После окончания службы я начал спрашивать своих близких, где можно поучиться фотомастерству,и попал к известному советскому художнику-портретисту Борису Сахарову. Он в основном снимал портреты и был в этом мастером, остальные жанры его не сильно интересовали. Сахаров был очень интересным человеком и много знал о фотографии.Казалось бы, в фотоателье я всего-навсего проявлял пленки, но сколько я там узнал!..Он научил меня главному: как ставить свет, как общаться с моделями, как выбирать объект.

Фотостудия Бориса Сахарова была одной из лучших в Москве. Она находилась напротив Концертного зала имени Чайковского, и Сахаров делал прекрасные портреты многих артистов оттуда. После его фотомастерской я продолжил обучение в Высшем институте фотографического искусства.

— Первой крупной организацией, где вы работали, было Совинформбюро, так?

—Все верно.Знакомые ребята подсказали мне сходить туда, потому что это было недалеко от моего дома. Я пришел, пообщался с руководителем, Галиной Николаевной Плеско, показал ей свои фотографии, и они ей понравились. В отделе кадров меня одобрили и пригласили на работу.

— Какова была специфика работы в Совинформбюро?

— Там все было совершенно по-другому, по сравнению с фотостудией. Там люди выезжали на съемки, ходили фотографировать в Кремль, в театры, на спортивные мероприятия.

— Творчество каких мастеров было важно для вас тогда?

— Альпрехта, Шаламовича, Михаила Озерского. А в Совинформбюро работали такие великие фотографы, как Альперт, Штернберг, Доренский и Тихонов,было у кого поучиться! На зарубежный опыт в то время мы ориентировались мало —нам рекомендовали не общаться с иностранными коллегами.

— А расскажите о вашем первом редакционном задании:с какими чувствами вы его выполняли и насколько были самокритичны при оценке своих результатов?

— Моим первым заданием стала поездка в Калугу. Плеско меня вызвала и сказала, что понаблюдала за моей работой и решила отправить в командировку. Я выполнял это задание вместе с коллегой-журналистом: он брал интервью, а я снимал. Нам нужно было сделать репортаж о городе и сфотографировать известных людей, в том числе учительницу Хрущева. Все сложилось удачно: у нас с ней установился хороший контакт, она много интересного рассказала про своего бывшего ученика, например, как он всегда сидел на четвертой парте и, бывало, дремал. Фото получились удачные, и это интервью было опубликовано в газете Daily Mirror.

Ну а если говорить о самокритике и в целом о первых снимках, то, конечно, брака было много.

— Сколько пленки приходилось тратить на одно задание в целом?

— Всегда нужно было беречь пленку и стараться попасть в точку, на обычных заданиях особенно. В архитектуре, например,нам давали на всю съемку по три кадра на сюжет,в спортивной журналистике — побольше,не экономили только на политике и космосе. Там обязательно надо было, чтобы сюжеты «звенели»: высокие требования были и к композиции кадра, и к его настроению, и к свету. Когда у тебя правительственное мероприятие, есть программа пребывания, и за это время ты должен сделать 10–15 хороших сюжетов.

— Какими чертами характера, с вашей точки зрения, должен обладать репортажник?

— Главное — это выдержка, ты все время должен быть собран! Нужно забыть обо всем, что за спиной, что вокруг, и помнить только об одном — что́ должно быть в кадре! Когда снимаешь правительство, сначала надо, чтобы все члены встречающихся команд оказались в кадре, а уже потом укрупняешь кадр и фокусируешься только на двух лидерах. Для этой фотографии ищешь эмоции, стараешься поймать наиболее интересные.

Нужна решимость и даже, бывает, бесстрашие. Во время поездки с Терешковой в Японию со мной произошел любопытный случай. Закончилась официальная часть съемки, после которой Валентина Владимировна с министром проходили в зал, где снимать было запрещено.

У меня был туда доступ, потому что имелся специальный значок фотокорреспондента. Я осмотрелся — вокруг никого;достал «лейку», щелкнул пару раз…

Очнулся уже только в кресле в холле. Оказывается, охранник меня увидел и тут же вырубил. Но эти два кадра так у меня и остались, их не засветили. Потом я Валентину спросил, видела ли она, как меня вынесли из зала, но она была занята беседой и этого даже не заметила. После инцидента голова и шея болели пару дней,но так строго не только в Японии, когда речь идет о высшем уровне. Везде охрана, протокол, и ты уже сам это знаешь и никуда лишний раз не лезешь.

— Но ведь вам не сразу доверили фотографировать правительство, сначала вы ездили с первым отрядом космонавтов? Как начиналось сотрудничество с ними?

— Однажды меня вызвала к себе Галина Плеско. Как мне кажется, она мне как сотруднику симпатизировала и хотела, чтобы моя фотографическая деятельность сложилась удачно, за что я ей безмерно благодарен.

Она отправила меня работать с первым отрядом космонавтов.Прихожу я на встречу к Каманину, организатору и руководителю подготовки первых советских космонавтов, а он и говорит: «Ну, показывай свои образчики». А мне это слово тогда было даже незнакомо, я и не догадался взять на беседу примеры своих работ. Посидели, поговорили, он расспросил меня, что я умею, как работаю, потом сразу же повел меня представлять командующему, маршалу авиации Мерецкову. Я очень переживал, коленки дрожали — такого высокого начальства я еще никогда не видел. И мне велели тут же приступать: «Давай, собирайся, завтра полетишь с Терешковой в Алжир». Так я и оказался с ними, и первая моя поездка за границу была с Валентиной Владимировной. Вместе с ней был еще ее муж и небольшая команда: специалист-инженер, руководитель группы и я.

— Не страшно было снимать таких людей?

— Ну, первое время было, конечно, страшно. Все происходящее было необычным, у меня глаза были размером с блюдца, я стеснялся при первом знакомстве. Но стеснялся именно общаться, а не фотографировать — со съемкой у меня никогда никаких проблем не было. Хотя, несомненно, общение с персонами такого высокого уровня накладывает какой-то свой отпечаток.

Руководитель группы представил меня послу, Николаю Пегову, приятному человеку и известному в свое время дипломату.Утром мы прилетели в Алжир. Было очень тяжело из-за страшной жары и сухости — это же пустыня Сахара! Вдобавок я на тот момент был еще неопытным, поэтому из аппаратуры в командировку взял что надо и что не надо, почти на 20 кг веса! Хотя некоторыми объективами ни одного кадра не успел сделать.

Командировка в Алжир сложилась удачно, всем понравилось отснятое, сделали выставку моих работ. Мы, как правило, после зарубежных командировок подготавливали фотоальбом о поездке — печатали качественные фотографии, художник их обрабатывал, а потом они вручались космонавтам.

После Алжира были и другие поездки, в том числе с Гагариным. Визиты длились в основном по три-пять дней, редко когда дольше. Длительная поездка выпала только один раз, с Терешковой в Японию на 18 дней: это было приглашение от соц партии Японии, у которой шла предвыборная кампания, а Валентину Владимировну пригласили, чтобы получить больше голосов.

Если говорить о том, легко ли было фотографировать космонавтов, — да, мне с ними было очень легко и приятно работать. У них уже был опыт работы на камеру,они видели, когда нужно попозировать, иногда находили меня глазами в толпе и немного замедлялись, чтобы я успел сделать кадр.

Я считаю, что с космонавтами мне повезло, да и им тоже было со мной легко: наше взаимодействие было открытым и спокойным, мы очень быстро наладили контакт между собой —с Германом Титовым, со всем первым отрядом. Чуть сложнее было только с Феоктистовым, потому что он не очень любил позировать. Но в любом случае, после второй поездки я понял, что космонавты считают меня своим человеком, не стесняются, доверяют. К ним можно было подойти и попросить попозировать. Я, помню, обратился с такой просьбой к Гагарину.

Мы были тогда во Франции, и он катался на водных лыжах. Я ему объяснил: «Вы где-то далеко катаетесь, мне тяжело сфотографировать хорошо, у меня нужной оптики нет, и весь эффект кадра пропадает». Он раздобыл мне катер, чтобы я мог снять его оттуда.

— А вы фотографировали запуски на Байконуре?

— Я там был только один раз, для ознакомления, чтобы иметь представление о ракетах и о том, какая там стоит аппаратура,больше меня туда не пускали. Как мне объяснила моя руководительница Галина Николаевна, она не хотела, чтобы я стал»невыездным«, поэтому и не отправляла меня на Байконур. В то время, если ты посещал объект, имеющий гриф секретности, в личном деле ставили галочку, и раньше чем через 20–25 лет ты заграницу поехать не мог. Я же с космонавтами ездил только за рубеж, посетил с ними Японию, Сирию, Германию, Болгарию и Францию. А в свободное от съемок время иногда даже успевал осмотреть достопримечательности. Мы и в Луврепобывали с Егоровым, Гагариным и Комаровым. Это был мой первый раз там, и я ходил с открытым ртом.

— А были какие-нибудь запомнившиеся случаи во время поездок за границу с космонавтами?

— Да! Например, в Копенгагене. Мы ездили туда на Рождество с Леоновым и Беляевым. Сначала я был вместе с ними. В городе должно было пройти несколько мероприятий, а после этого всех ждали на корабле у четвертой стоянки в порту.

Город был очень красивый, весь в гирляндах; тогда в Москве еще такого не было, и я увлекся, повсюду ходил, фотографировал. Потом вспомнил, что Леонов должен был выступать в университете на улице неподалеку. Пришел туда — а мне сказали, что встреча уже закончилась. Оказывается, было решено, что мы соберемся на этом мероприятии всей командой и выедем оттуда вместе. Смотрят — Сомова нет, Беляева нет. Пресс-атташе, инженер и сотрудник посольства поехали на корабль, ждали нас там как на иголках.

Я за 20 минут взял такси, на ломаном английском объяснил водителю, где мне нужно быть, бегом поднялся по трапу — а там на меня такой шквал обрушился. .. И Беляев, оказывается, передо мной минут за пять пришел,так мы и нашлись оба. Пришли в кают-компанию, а там меня руководитель делегации начал ругать — он уже думал, что я сбежал. Я объяснил, что на самом деле потерялся,постепенно все успокоились и утром уже как ни в чем не бывало приехали в Копенгаген.

— Как народ встречал наших космонавтов?

— Их везде встречали как звезд,но всегда проводилась большая подготовительная работа. Существовали же советско-бельгийское общество дружбы, советско-японское, в Москве был Дом дружбы. У каждого визита имелась программа, которая за месяц-три до поездки отправлялась сотрудникам МИДа и местным властям для подготовки.

Встречи были официальные, а были и стихийные. Например, когда мы с Леоновым и Беляевым приехали в Сирию, на одной из улиц жители города остановили наш кортеж. Кругом кричали — народ там такой темпераментный, — все от души приветствовали,было очень приятно.

— Почему вы со временем перестали фотографировать космонавтов?

— Время шло, и постепенно людской интерес начал уходить от космической темы. Первые космонавты — это было нечто особенное, в каждой стране их появление вызывало шквал эмоций. А потом американцы тоже стали запускать ракеты,ажиотаж начал потихоньку спадать, и полеты превратились уже, скорее, в рутинное явление.

Потом из крупных мероприятий, посвященных космической теме, я снимал только встречу «10 лет со дня первого полета», когда группу советских и американских космонавтов принимал президент Академии наук Келдыш и было приглашено много представителей прессы.

После этого я начал активно заниматься и другими темами, больше стало правительственных съемок,какое-то время они шли параллельно с космонавтами. В то время я уже ездил и с Косыгиным, и с Подгорным.Потом Агентство печати и новостей прикрепило меня к Горбачеву, ия состоял в его пуле до конца срока президентства Михаила Сергеевича. После этого пришла другая власть,с Ельциным я тоже поработал, но недолго.

— Это правда, что вы были беспартийным?

— Да, все верно. Я беспартийный фотограф, и многие до сегодняшнего дня не понимают, как при этом меня поставили работать с кремлевским пулом. Просто мне повезло — была квота на одного беспартийного фотографа.

— А были ли какие-то необычные происшествия по время вашей работы с правительственными кругами?

— Да,например, в поездке с Косыгиным в Иране я случайно оказался в другом автобусе и уехал в противоположную сторону. В Исфахан тогда съехались отечественные специалисты в связи с открытием металлургического завода, и мы должны были это снимать. Алексей Николаевич Косыгин как председатель Совета Министров также был туда приглашен,его приветствовал сам шахиншах. Все было на высоком уровне,было много аккредитованных журналистов, и российских, и иностранных — из Ассошиэйтед Пресс, из Рейтерс, из Пари Матч. После того как перерезали ленточку и объявили, что предприятие сдано, мы должны были еще немного побыть там,а потом ехать всей делегацией на официальный банкет в Тегеране.

Я увлекся, решил, что сниму еще пару моментов, нефтяные вышки, найду какой-нибудь интересный ракурс,— в общем, побежал фотографировать. Потом развернулся, смотрю — стоит автобус,мне показалось, наш. Побежал к нему. А когда в одной делегации работаешь, лица-то уже примелькиваются. Я влетел в автобус, огляделся — вроде те же самые люди, и мы отправились. Оказалось, в другую сторону… Постепенно понимаю — вокруг в основном английская речь, а в нашем-то автобусе была русская, еду не туда!.. А у самого ни денег, ни документов: это был короткий визит, всего три дня, и паспорта мы сдавали руководителю делегации, чтобы не потерять. Я стал осматриваться в поисках кого-нибудь русскоговорящего,а все кругом веселые, расслабленные. Увидел русского мужчину, подошел к нему и объяснил, что оказался не в том автобусе, состою в официальной делегации, мне срочно нужно туда, а у меня с собой нет ни паспорта, ни денег. Тот остановил автобус, взял такси и привез меня в аэропорт.

Рейс из-за меня задержали минут на 15–20. Алексею Николаевичу еще никто ничего не успел доложить, все боялись ему сказать, что я сбежал, а между собой люди уже именно так и решили. Когда я показался на летном поле с сумкой, меня человек из службы безопасности отругал по-черному. Влетаю в самолет — а все на меня зверем смотрят. Присел я, не знаю, что делать, кому идти объяснять ситуацию. Ко мне подсели человек из МИДа, заведующий отделом, и представитель 9-го управления. Посидели, я объяснил, как все вышло, начали меня успокаивать. Когда минут через 10–15 первое напряжение спало, аж заплакал.

Я очень расстроился, что подвел своей ошибкой всю команду — это же пятно на всей журналистской братии. Конечно, в таких делегациях каждый человек уже проверен с ног до головы, но после этого делегацию перепроверили еще более тщательно. А мне было дано указание на работе отвечать: «Визит прошел хорошо, все справились со своими заданиями, ничего не было», и ни в чем другом не сознаваться. Так дал команду говорить сам Косыгин. Когда мы с ним на миг пересеклись в толпе, он спросил меня: «Ну как же так получилось, товарищ Сомов, что вы заблудились?» Я аж онемел и ответил: «Алексей Николаевич, даже не могу ничего в оправдание сказать».

По возвращении я боялся, что меня теперь отстранят и пошлют колхозы фотографировать, но,слава богу, этого не произошло.

— Юрий Семенович, расскажите про работу с Михаилом Горбачевым.

— Сначала меня прикрепили к Раисе Максимовне, я работал по ее программе, ведь программа разделялась на женскую и мужскую. Потом я начал фотографировать какие-то совместные мероприятия —то концерт, то прием. Позднее посетил несколько стран непосредственно в пуле Горбачева,там мне тоже было не тяжело работать.

— Вы сказали, что какое-то время совмещали политику и космонавтику. А когда начали фотографировать правительство, уже только эту тему вели?

— Нет, я не только политиков снимал, я совмещал: и эстраду фотографировал, и международные спортивные соревнования. В месяц же могла быть всего одна поездка за границу, только иногда чаще.

— Вы сказали, что боялись «ссылки» — снимать колхозы. Неужели никогда не приходилось там фотографировать?

— На заводы и в колхозы я практически никогда не ездил, все-таки грязновато там,хотя вторая или третья моя поездка была именно в колхоз. Это было очень известное в Белоруссии хозяйство, с высокими показателями по стране, плюс им руководил участник войны. Он, будучи инвалидом, без руки, поднял колхоз, стал Героем Социалистического Труда. Это был действительно достойный человек. И еще я ездил на завод имени Лихачева, когда там отливали колокола.

— На вашей прошедшей в 2015 году юбилейной выставке «В объективе — жизнь» мы видели фотографию еще одного не белого воротничка, известного шахтера Ивана Стрельченко. Какова ее история? Расскажите, пожалуйста, поподробнее.

— Иван Стрельченко был Героем Социалистического Труда, депутатом Верховного Совета, имел многочисленные награды. Мне сказали, чтобы я поехал в Донецк и сфотографировал его.

Сначала мы обсудили съемку с директором шахты,потом пришел и сам Иван — в белой рубашке, разряженный, чистенький. Я ему сказал, что мне нужны производственные фотографии,он ответил: «Что я тебе сейчас, в шахту полезу?!» Так мы и поругались, он мне крепкое словцо, да и я в долгу не остался, директор даже удивился моей смелости! А я ему объясняю: «Я приехал, чтобы показать Ивана Стрельченко, слугу народа, а он в белой сорочке, словно на прием собрался».

Приехал я еще раз, помирились, договорились, спустились в шахту, сначала не очень глубоко. Ему лицо углем перемазали, я его сфотографировал. Потом он все удивлялся: «Ведь у нас же есть учебный класс, где учатся, как пользоваться отбойным молотком; там все сделано как в шахте, стоит вагонетка, угля пропасть, надеваешь робу — и полный эффект! Зачем тебе было лезть в настоящий забой?» Ну вот такой я фотограф — у меня есть личный интерес к документальной фотографии, не просто постановочной, а именно изнутри увидеть события, так что я и в шахты спускался, и на нефтяные вышки поднимался, лишь бы кадры «говорили».

Второй раз довелось мне спуститься в забой, когда я фотографировал двадцатилетие шахты в Донецке и День шахтера. На этот раз мы с Иваном полезли в шахту на самую глубину. Там сначала идешь во весь рост, потом вполовину согнувшись, а дальше уже на карачках надо было ползти, а над твоей головой уголь. Вдруг на нас начал сползать кусок пласта. Иван крикнул: «Ложись, только до конца не опускайся, руками держись за землю». Так мы и держали на себе эту много килограммовую тяжесть, все вспотели, дышать было нечем, нервничали. Иван сразу же дал сигнал SOS, прилетела команда нас спасать, поставили подпорки и начали вытаскивать. Сделали это очень быстро, минут за 20,я даже не повредил фотоаппарат. Оказались на поверхности — а там люди с цветами, празднуют День шахтера, ничего не поймут, что у нас случилась. Нам потом всю спину зеленкой обрабатывали. Иван тогда мне сказал: «Сомов, это судьба, жить нам с тобой долго суждено». После этого случая мы с Иваном даже не по службе приятельствовали, он приезжал ко мне в Москву, я его здесь водил в центральную баню, а он привозил бочонки икры.

— Давайте вернемся к вашим самым главным темам на профессиональном пути — правительство, космонавтика, и мы еще не упомянули спорт. Это ведь также была одна из ваших ключевых тем. Что здесь самое главное для фотографа?

— Чтобы фотографировать спорт, нужно знать физкультуру и изучить фазы движения физкультурника. Сначала приходишь на тренировку, смотришь, как он двигается, вникаешь. В каждом виде спорта есть свои нюансы. Если лыжник идет и ты подстроился на раз-два, у тебя на второй счет всегда будет открываться лицо; точно так же будет и на беговой дорожке — там тоже движение рук важно при съемке. И у пловцов тоже, особенно в баттерфляе, руки то выходят, то скрещиваются, и лица уже не видно, так что нужно попасть в счет. В балете нужно считать — та-та, па-па, слушать музыку, акценты. И ты должен знать, что если снимаешь баскетбол, то все основное происходит у кольца; если снимаешь хоккей, то у ворот.

Я сам в юности любительски занимался спортом, баскетболом, поэтому с большим удовольствием снимал эту тему. С некоторыми спортсменами у меня даже установились хорошие приятельские отношения. Например, с Борзовым — я ездил на его свадьбу с гимнасткой Турищевой, ездил к Виктору Санееву, трехкратному олимпийскому чемпиону по прыжкам, на свадьбу в Сухуми. Дружил с Сашей Медведем и Леной Беловой. И они всегда были готовы позировать. Один раз после победы Борзова я ему позвонил с просьбой, что кадр ну очень нужен. И он, хоть и был уже уставший после вручения, надел парадную олимпийскую рубаху, вышел, постоял, попозировал.

В спорте, конечно, стараешься привязать человека к тому виду, в котором он играет. Например, Лусица, метателя копья, я сфотографировал с четырьмя копьями у лица, а футболисту и вратарю Анзору повесил за спину сетку с мячами.

И потом, опыт очень многое дает. В Кремле я сначала тоже ничего не знал, а потом уже было понятно, что здесь объектив нужен только вот такой, на второй позиции — другой, чтобы было видно не только этих людей, но и окружение. Но на это немного времени нужно, учиться-то особенно некогда. Два-три раза сходил — и уже приобрел опыт, уже на других посмотрел, у кого какие аппараты и объективы. Не обязательно же спрашивать, надо просто обратить внимание.

Первый раз, когда я поехал на Олимпийские игры, у меня было 24 кг веса! И с Подгорным когда поехал, тоже килограммов на 20 набрал объективов, но пользовался в результате только двумя, а все остальные лежали в гостинице.

— Фотографы между собой, наверное, не делятся секретами мастерства, да? Ведь на съемках все друг другу конкуренты?

— Да, особо не делятся. Даже можно, наоборот, в каких-то ситуациях в живот локтем дать, чтобы другого фотографа закрыть, свалить, чтобы лучшую позицию занять —людей-то очень много на правительственных мероприятиях. Один раз у нас была договоренность между всеми фотографами, кто на какой высоте сидит. А когда пришли руководители, один из коллег по цеху поднял голову вразрез с уговором, так я ему фотоаппаратом прямо по голове дал, чтобы опустился. Ничего он мне потом не сказал, так как сам понимал свою вину.

Но вообще это очень важный момент, потому что так человек тебе может сорвать съемку, ты не сделаешь кадр и придешь к начальнику с пустыми руками. После мероприятия мы уже можем быть друзьями-приятелями, садиться вместе за стол, но во время съемки идет борьба за кадр;есть задача снять, и тут уже не до дружбы и этики.

Снимают правительство чаще всего одни и те же люди, и за пять минут до появления основных объектов съемки уже есть договоренность, что никто не поднимается, всем стоять на точках. Со временем американцы ввели маленькие удобные лестнички, которые носишь с собой и становишься на две позиции выше, объем и видимость огромные. Нижние не встают, и их этот уровень вполне устраивает. А второй и третий ряды просто нуждаются в точке повыше.

— На правительственных съемках все по времени?

— Да, на съемки политиков дается пять минут, семь максимум,а дальше журналистов распускают. Конечно, если уже уровня президента съемки, то там немного больше дается времени, фотографов же пропасть. Кто-то из толпы может крикнуть: «Ой, да еще не сняли, еще минутку дайте!» Например, Мусаэльян всегда Брежневу кричал: «Леонид Ильич, еще немножко попозируйте!» Все перестраховываются, боятся. Если у тебя на пленке будет пять кадров, можно вырезать и оставить хороший, а если у тебя всего один и человек закрыл глаза?..

— Да, я вижу, у вас такая богатая творческая история. Вы 60 лет фотографировали,сможете ли прикинуть, сколько снимков насчитывает ваш архив? Есть ли до сих пор не проявленные пленки? Архив разобран, структурирован?

— Большая часть архива оцифрована, основные темы описаны и структурированы, но пока еще остались не разобранные снимки. Сколько точно снимков в архиве — не считал, но он большой!

— Вы заслуженный и признанный мастер своего дела. Вам наверняка не раз поступали предложения о преподавательской деятельности?

— Преподавать предлагали, но мне это не очень близко, душа не лежит. Мне даже уже выставки даются нелегко. На это нужно много времени и сил, надо иметь спонсора, чтобы все было на уровне, а это хлопотно.

— Как вы думаете, можно ли научить фотографави́дению или же оно дается свыше?

— Фотографическое видение — оно от Бога, но развить его можно: нужно ходить на выставки, читать литературу, быть близким к искусству. И иметь желание, сказать себе, например: «Я буду снимать лучше, чем Сомов!» И достигать этого.

— Важно ли для вас общественное признание?

— Конечно, когда получаешь премию за фотографию, это приятно. Выходишь на сцену, а тебе все хлопают, признают твое достижение.

— Ваши работы хорошо известны не только в России, но и за рубежом. Поступали ли предложения о сотрудничестве от других стран?

— На сегодняшний день я уже не провожу свои международные выставки. А пока работал в АПН, были выставки от фотосекции Дома дружбы, мы со всеми странами дружили, и мои фотовыставки объездили много стран,в основном Европу, но не только. Из того, что сразу вспоминается, — это выставки в Японии, Алжире, Конго, Замбии, Зимбабве, Тунисе, на Кубе, в Китае, Монголии, Финляндии, Германии дважды, в Испании, Италии.

— Разграничиваете ли вы понятия «фотограф» и «фотохудожник»?

— Да, конечно. Для меня фотограф — это тот, кто снимает в одном жанре, как, например, Борис Сахаров.

— Фототехнику каких производителей вы используете сегодня?

— На сегодняшний день у меня старенький Canon. Он изжил себя, иногда подводит,но я не планирую приобретать новый. Я же не занимаюсь подработками, поэтому затраты в 250 тысяч на хорошую технику точно не окупятся.

— Считаете ли вы принципиальной разницу между пленочной и цифровой фотографией?

— Да, для меня она есть. Цифровую фотографию я считаю неживой. Сейчас многие фотографы возвращаются к черно-белой теме, потому что пластика человеческого лица — она проходит от серого к черному.

Современную фотожурналистику я не воспринимаю как апогей фотографии в принципе. Во всем мире фотография стала жесткой, грубоватой, а иногда так хочется, чтобы было внутреннее спокойствие, удовлетворение от нее. Не от тех снимков, которые по своему смыслу должны нести четкость, возбуждать, а когда ты фотографируешь балет или коньки — хочется плавности. А я ее не вижу.

— С цветной пленкой вам нравилось работать?

— В то время цветом не очень увлекались, он только появился. У цветной пленки на момент появления была низкая чувствительность, она не давала возможности работать оперативно, надо было со штатива снимать, выдержка была совершенно другая. Когда снимаешь хронику, некогда разбираться: спортсмен пробежал, прыгнул — и никто уже не повторит тебе. Субъективно мне до сегодняшнего дня черно-белая больше нравится.

— Любите ли вы путешествовать, что нравится фотографировать? Кто и что становится объектами вашей съемки сегодня?

— Путешествовать мне нравится,и в этих съемках тоже есть свои законы. Что наиболее эффектно снимать? Море, горы,или закат, или рассвет. Помню, на Дальнем Востоке снимал две скалы, назывались Два Брата, а между ними восходило солнце. Длинная-длинная дорожка света бежала ко мне. Солнце очень быстро поднималось: сейчас оно только показалось из воды, а через минуту уже на 20 см видно. И ловишь эти минуты, этот эффект. Все зависит от состояния природы,каждый день даже на одной точке может быть разное солнце. Мне было очень приятно делать пейзажные съемки на Дальнем Востоке, нравилось фотографировать в Дагестане, где в некоторых точках в горах облака под тобою, и ты словно по ним шагаешь.

Природу надо снимать с настроением, когда есть это желание, когда хочется посидеть, посмотреть, понаблюдать. Можно и каплю красиво снять,заиндевевшие кусты, синее небо, стебли травы. Очень красиво на водопаде Виктория, в Танзании, Замбии,это мощнейшее впечатление. Африка по-своему хороша — необычные ракурсы, и все совершенно другое по сравнению с нашей страной. Россию совершенно ни с чем нельзя сравнить. У нас езжай на Алтай — не хуже Швейцарии; Краснодарский край — столбы стоят ничем не хуже австрийских столбов.

Сейчас, когда путешествую, очень спешим куда-то, уже не успеваешь поснимать много. Я перед поездками больше не составляю себе список задач, а фотографирую больше по настроению. Увижу — красиво, тогда и снимаю.И каждый год у меня появляется новая любимая фотография. В Бари езжу регулярно, оттуда есть новые хорошие кадры.

— И напоследок традиционный вопрос: что значит для вас фотография?

— Фотография — это моя жизнь. Я с ней провел огромную часть своей жизни, и без нее я себя не мыслю. Потом, когда пересматриваешь свои работы, вспоминаешь, как они были сделаны. Например, у меня есть снимок молодой Пугачевой. Я что-то возле нее крутился, снимал, а она уже устала и сказала: «Сомов, ну пойди отдохни!» Через 20–30 минут сама пришла: «Есть идея!» Легла на пол, позвала Илью Резника и Евгения Болдина, и получился очень хороший и естественный кадр экспромтом.

— Если бы вы начинали свою жизнь заново, какую профессию выбрали бы?

— Ну, если бы судьба не распорядилась иначе, то эту же.

— Большое спасибо за то, что нашли время ответить на наши вопросы! Удачи вам и новых прекрасных работ!

Беседовала Ольга Салихова

Анкета. Об авторе

Имя, фамилия, возраст: Юрий Сомов, 80 лет.

Веб-сайт: fotosomov.ru.

Техника: Canon.

Выставки, награды, достижения: Юрий Сомов —лауреат международных фотоконкурсов, обладатель золотых медалей выставок в Китае, ФРГ, Швеции, Болгарии, Финляндии. Его персональные выставки проходили в Японии, ФРГ, Югославии, Польше, Финляндии, Лаосе, Чехии, Гвинее, Замбии, Венгрии и многих других странах мира. Юрий Сомов участвовал в проектах создания мировых книг о Москве и Шанхае.

Источник вдохновения: жизнь.

Лучший совет:получил во время первой встречи со своим руководителем Галиной Плеско: «Сомов, ты должен снимать лучше, чем другие!» К этому Юрий Сомов и стремился: поставить перед собой задачу и взять заявленную планку.

Юрий Сомов — Что есть Истина?

Родился в 1969 году на Урале в городе Талица в семье автодорожников. Параллельно учебе в школе учился и закончил музыкальную школу, в каникулы подрабатывая на строительстве дорог. После десятилетки поступил в УПИ г. Свердловска на факультет, где учился Борис Ельцин. Во время учебы пришлось отвлечься на то, чтобы отдать долг Родине и отслужить в рядах СА. Создание семьи и рождение первого сына совпало с развалом страны. С учебой пришлось на время завязать, так как приходилось больше думать о хлебе насущном. В это время сменил множество профессий: работал грузчиком, продавцом, администратором, в коммерческих и около криминальных структурах… Поиск стабильности, справедливости и порядка привел в милицию. Несколько лет отдал службе участковым инспектором милиции общественной безопасности. Однако строительная стезя в конце концов взяла свое и вот уже более 15 лет работаю в сфере производства и продаж строительных материалов, получил высшее образование по специальности Менеджмент. Писать стихи начал в конце 90-х. Публиковался на различных интернет – ресурсах. Первая печатная публикация стихов была в журнале «Проталина» (Екатеринбург) в 2009г. В последние несколько лет публиковался в коллективных сборниках и альманахах. Знаком со многими замечательными поэтами и писателями Урала и Сибири, состою в нескольких ассоциациях и литобъединениях. Авторский сборник стихов «И день, и жизнь…» был издан в 2013г. благодаря помощи друзей и коллег по перу. В 2016г. был номинирован на соискание национальной литературной премии «Поэт года».Член Международного Союза писателей «Новый Современник». Член ассоциации Поэтов Урала (Ural poet association). Дипломант конкурса «Новые имена — Зима 2013» МСП «Новый Современник», сборник лит.объединения «Родники Синегорья» — «Пятнадцать», г..Нижний Тагил. 2014г. литературный альманах МСП «Новый современник» — «Автограф» № 10, г. . Рязань Номинант премии «Поэт года — 2016»

Грязно – серым, разодранным облаком,
На холодной равнине дорог,
Не заботясь о смысле и облике,
Новый день, вместо прежнего, лег.

Нет ни сна, ни молочного кружева,
Да и солнца морозного нет.
Лишь дрожит над замерзшими лужами
Бледный, словно израненный, свет.

Грязно – серые краски разбрызганы.
Обманулся, купился, поник…
Не отчистить костюмчик замызганный,
Не исправить уже черновик.

Капли слез ли, холодной испарины
Разлетелись колодою карт.
И грустит на снегу, у проталины
В дурака проигравшийся март.

От зимы устаешь постепенно
И все ближе к концу февраля
Ты бежишь, ускользаешь из плена,
Ты прожил эту зиму не зря.

Было все: и любовь, и утрата,
И надежды, и радость, и боль…
Ближе к марту душа у солдата
Не желает играть свою роль.

Не желает тоски черной ночью,
Грусти днем, что придавит — не встать.
От зимы остаются лишь клочья,
Хватит, нужно ее прекращать.

Нужно сердце заштопать заплаткой,
Распахнуться навстречу ветрам,
Выпить свежесть весны без остатка,
Отряхнувши с души зимний хлам.

——————

И приспущены стекла машины,
Ветер улиц шумит у окна.
Новой жизни иные картины
Для тебя нарисует весна.

Как-то тихо ушло лето

И мы тихо ушли в осень

По утрам будут мерзнуть птицы

И тускло гореть фонари

А когда раскроется небо

Как всегда никого не спросит

Запоет свою песню ветер

В скважине старой двери

На душе сразу станет ясно

И мотив зазвучит старый

И забьется сердце как птица

Вспоминая свободный полет

Но полеты увы напрасны

Если сломан изгиб гитары

И лишь листья гореть будут

Пока осень от нас не уйдет. ..

Сезон дождей открыт,
А двери на засовах
И по плечам берез
Стекает неба грусть.
Продагрою разбит,
В раздумьях бестолковых
Дрожит распутный лес
И мерзнет. Ну и пусть…
Потом придет покой
И старые лесины
Заботливый пиит
Распилит на дрова
Осеннею порой.
Держите прямо спины —
Сезон дождей открыт.
Он вымоет слова…

Чебуреки, дураки, дороги,

Раки – те, что мелкие, по три…

Рассекают по дорогам йоги

С нервами железными внутри.

Буераки, реки, недотроги

У дорог недорого дают.

Недотрог с утра жалеют йоги

За опасный и нелегкий труд.

Свет в конце тоннеля ждет немногих.

В этот путь трусливых не берут.

И летают по дорогам йоги,

Недотроги знают их маршрут.

Сезон дождей открыт. Ловите приглашенья.

Найдется на любой взыскательнейший вкус

И франт Бон Аппетит с грибами и вареньем

И мрачный тип с грозой, похожий на арбуз.

Такого, как сейчас, вы не видали сроду,

Куда там прошлый год с жарою и огнем.

И кто-то про запас нам отгружает воду,

Не спрашивая, льет и по ночам и днем.

Страдают обувь, вес и мышцы без движенья.

Ликует и кричит один лишь паразит

Заливисто с небес под хоровое пенье:

— Сезон дождей открыт, сезон дождей открыт…

Пронзительной строкой уходит ввысь
Мечта и боль душевная поэта.
Мучительны вопросы без ответов
И через годы я кричу: — Держись!

Но хрупок материал для парусов,
Что Боженька талантам приготовил.
И набухают паруса от крови
И рвутся от небрежных голосов…

Когда воскликнет кто-то: — Вот же, был
Еще недавно, и уже не с нами.
— Укажет солнце рыжими лучами
На то, что он случайно позабыл.

Юрий Сомов, 37 лет, Новокузнецк, Россия

Личная информация

Деятельность

скрыта или не указана

Можно редактировать: да

Обязательно к заполнению: нет