Замок на скале – Симона Вилар — Замок на скале » Книги читать онлайн бесплатно без регистрации

Posted on 18.11.2017 by alexxlab

Содержание

Симона Вилар — Замок на скале » Книги читать онлайн бесплатно без регистрации

Симона Вилар

Замок на скале

Анна стояла у высокого окна замка, вглядываясь в густеющий мрак. Уже совсем стемнело. Она не слышала вопроса, что задал ей герцог Бэкингем, граф Генри Стаффорд, тихим голосом ослабевшего от долгой болезни человека. Вот уже несколько недель он был невольным гостем Гнезда Бурого Орла, как называли родовой замок Майсгрейвов, и вот уже второй день так смущал ее своими откровенно восхищенными взглядами.

Боже, если бы он узнал, кто же, в самом деле, стоит перед ним! Но разве смог бы кто-нибудь сейчас разглядеть в леди Анне Майсгрейв, хозяйке отдаленного замка на английско-шотландской границе, жене прославленного рыцаря барона Филипа Майсгрейва, в этой красивой, довольной жизнью женщине, принцессу Анну Невиль, младшую дочь могущественного графа Уорвика, одно имя которого многие десятилетия заставляло трепетать английских королей.

Отец, милый отец… Ради того, чтобы отвоевать для нее корону, он, не раздумывая, пожертвовал и счастьем любимой дочери, выдав за Эдуарда Ланкастера, а затем и сложил голову в страшной битве, где схлестнулись мечами армии Алой и Белой Розы.

Для Анны это был самый близкий человек. Последнее время они часто ссорились, но она-то всегда знала, как бесконечно этот суровый честолюбивый человек любил ее. Зачем ему нужна была корона, которой он так добивался для своей любимицы! А ведь ей-то нужно было простое человеческое счастье рядом с тем, кого она, однажды встретив, полюбила всем сердцем.

Потеря отца стала страшным испытанием для Анны. И, если бы не любовь Филипа, которая укутала ее исстрадавшуюся душу, она не выдержала бы горя утраты.

Кто она сейчас? Просто счастливая женщина, живущая так трудно добытым счастьем, мать двоих прекрасных детей, хозяйка великолепного замка, трудами собственных рук превращенного в уютный дом для всех его обитателей.

– Вы о чем-то спросили, милорд? – спохватилась Анна, краем уха уловив удивленный тон герцога Бэкингема. – Ах да, книга… Мой супруг когда-то сделал мне подарок, доставив эту книгу из Йорка. Я ведь воспитывалась в монастыре и очень люблю читать. В Нейуорте есть также Библия на французском языке – наследие от матери барона. Если изволите, я вам ее пришлю.

Герцог Бэкингем, вглядываясь в лицо своей прекрасной собеседницы и спасительницы, видел, что Анна отвечает на его вопросы машинально. Его это задевало не меньше, чем равнодушие, с которым эта женщина относилась к его восхищенным взглядам.

Он не мог точно припомнить, как попал сюда… Последним ясным воспоминанием всплывали тени какого-то боевого отряда, который летел им навстречу с воинским кличем «Святой Георгий!», когда они с Ральфом уже отчаялись оторваться от отряда Дугласа. Это были англичане, а значит – в любом случае союзники. Воины о чем-то переговаривались, однако в ушах у Генри все звуки расплывались и множились тысячами эхо. Но, Господи, как приятно было слышать английский говор, пусть даже и с резкими нортумберлендскими нотками!

Еще он смутно припоминал, как из тьмы появился высокий рыцарь на коне. Под его меховым плащом тихо позвякивала сталь кольчуги.

– Эй, Эрик, доставь этих людей в Нейуорт! – резко приказал рыцарь. – А мы пока скажем пару слов этим Дугласам. Видно, только мечом и можно им втолковать, что не годится нарушать Господне перемирие в Святое Рождество!

Взметнув снежную пыль, они ускакали. Из ночи долетел пронзительный клич, стеклянными осколками впившийся в воспаленный мозг Бэкингема, а затем среди воплей и грохота доспехов он все же различил имя – Майсгрейв.

«Я где-то уже слышал о нем… Майсгрейв… Ах да – камень преткновения, разбойник из Пограничья…»

Но додумать Бэкингем не успел. Звездная ночь стремительно закружилась, и герцог стал проваливаться в черную глубину, где не было дна. А дальше наступил мрак.

Первыми словами, которые он уловил, очнувшись, была встревоженная тихая фраза:

– Лихорадка усиливается. Очень сильный жар. Генри увидел силуэт склоненного над ним мужчины. Он не мог разглядеть черты его лица, так как позади пылал огонь и человек казался сумрачной тенью.

– И вы считаете…

Бэкингем не разбирал слов. В голове стоял шум, который то усиливался, то стихал. Теперь звучал уже другой голос – женский, низкий, с легкой хрипотцой. Он даже подумал было, что говорит подросток, однако что-то в интонациях и строении фраз наводило на мысль о женщине. Она говорила по-латыни, но смысл был ему безразличен… Звук этого голоса завораживал.

«У нее, наверное, восхитительной формы губы, – сквозь бред почему-то подумал тогда Генри. – Такие губы сладко целовать… Этот голос…»

Он попытался открыть глаза – веки были тяжелые, как свинец, и слипались от пота. И все же он приподнял их. Вокруг был полумрак, слабый, зыбкий… Вот и она. Бледное и нежное, как цветок, лицо под белым покрывалом, и губы, пухлые и нежно очерченные. Они казались чуть великоватыми, но это не лишало их очарования.

– Мой Бог, да он, кажется, пришел в себя? – Женщина склонилась над Бэкингемом. – Вы слышите меня? Как вы себя чувствуете? Вы чего-нибудь хотите?

Теперь она говорила по-английски. Генри попытался улыбнуться запекшимся ртом.

– Я бы хотел вас поцеловать.

Она казалась озадаченной, но вдруг рассмеялась. В ее смехе не было ни издевки, ни деланного возмущения. Генри тоже хотел бы смеяться вместе с ней, но откуда-то вновь нахлынула тьма, и он стал проваливаться, все еще слыша этот журчащий смех. Да, журчащий, словно струи маленьких водопадов в горных долинах Брекон-Бикона.

Его чем-то напоили. Он пил с жадностью, ибо иссох от жажды. Было душно, хотелось содрать с себя одежду и броситься в воды Уска[1]. Порой, когда он приходил в себя, Генри видел каких-то людей и ту же прекрасную даму с чарующим голосом. Один раз он заметил среди присутствующих своего оруженосца Ральфа Баннастера. Генри обрадовался ему как родному, хотел окликнуть, но язык присох к гортани, и он лишь невнятно прохрипел что-то и закрыл глаза, проваливаясь в небытие.

Гораздо позже, когда тьма отступила, он огляделся. В небольшом, выложенном серым камнем камине ярко горели торф и смолистые корневища. У огня сидел его оруженосец и что-то хлебал, звучно чавкая, из глубокой деревянной плошки. Генри окликнул его:

– Ральф, разве так должен вкушать пищу оруженосец родовитого вельможи? Мне стыдно за тебя. Ты хлюпаешь, как мужик, привыкший есть вместе со скотиной.

Ральф Баннастер замер, не донеся до рта ложку. Улыбка растянула его рот до ушей.

– О, милорд! Вы пришли в себя! Какое счастье! А уж я-то боялся, что вы и впрямь помрете.

nice-books.ru

Замок на скале читать онлайн — Симона Вилар

Симона Вилар

Замок на скале

Боже, если бы он узнал, кто же в самом деле стоит перед ним! Но разве смог бы кто-нибудь сейчас разглядеть в леди Анне Майсгрейв, хозяйке отдаленного замка на английско-шотландской границе, жене прославленного рыцаря барона Филипа Майсгрейва, в этой красивой, довольной жизнью женщине, принцессу Анну Невиль, младшую дочь могущественного графа Уорвика, одно имя которого многие десятилетия заставляло трепетать английских королей.

Отец, милый отец… Ради того, чтобы отвоевать для нее корону, он не раздумывая пожертвовал и счастьем любимой дочери, выдав за Эдуарда Ланкастера, а затем и сложил голову в страшной битве, где схлестнулись мечами армии Алой и Белой Розы.

«Я где-то уже слышал о нем… Майсгрейв… Ах да – камень преткновения, разбойник из Пограничья…»

Первыми словами, которые он уловил, очнувшись, была встревоженная тихая фраза:

– Лихорадка усиливается. Очень сильный жар.

Генри увидел силуэт склоненного над ним мужчины. Он не мог разглядеть черты его лица, так как позади пылал огонь и человек казался сумрачной тенью.

– И вы считаете…

«У нее, наверное, восхитительной формы губы, – свозь бред почему-то подумал тогда Генри. – Такие губы сладко целовать… Этот голос…»

– Мой Бог, да он, кажется, пришел в себя!

Женщина склонилась над Бэкингемом.

– Вы слышите меня? Как вы себя чувствуете? Вы чего-нибудь хотите?

Теперь она говорила по-английски. Генри попытался улыбнуться запекшимся ртом.

– Я бы хотел вас поцеловать.

Его чем-то напоили. Он пил с жадностью, ибо иссох от жажды. Было душно, хотелось содрать с себя одежду и броситься в воды Уска [Уск– река в Уэльсе, протекающая вблизи замка Брекнок. // (здесь и далее примечания редактора) ]. Порой, когда он приходил в себя, Генри видел каких-то людей и ту же прекрасную даму с чарующим голосом. Один раз он заметил среди присутствующих своего оруженосца Ральфа Баннастера. Генри обрадовался ему как родному, хотел окликнуть, но язык присох к гортани, и он лишь невнятно прохрипел что-то и закрыл глаза, проваливаясь в небытие.

Ральф Баннастер замер, не донеся до рта ложку. Улыбка растянула его рот до ушей.

– О, милорд! Вы пришли в себя! Какое счастье! А уж я-то боялся, что вы и впрямь помрете.

– Но аппетит от переживаний у тебя не ухудшился, я вижу. Что ты там ешь? Не мог бы ты и мне уделить немного?

Ральф сразу засуетился, швырнул ложку и выбежал, на ходу плеснув на себя похлебкой. Он всегда был неряхой, не то что щепетильный франт Гуго – царство ему небесное, бедняге… Генри Стаффорд вздохнул. Он лежал под теплыми одеялами из волчьих шкур на широкой деревянной кровати. Сбоку располагался камин, от которого тянуло теплом, напротив – два узких окна в неглубоких нишах, а между ними, в простенке, распятие. Стены были голые, но пол устлан буро-рыжими козьими шкурами. Под одним из окон стоял низкий столик с флаконами, пучками трав и глиняной ступкой для растирания снадобий. К кровати было приставлено тяжелое кресло, в котором ранее восседал Ральф, а у стены виднелся обитый кожей сундук, на котором была сложена стопкой одежда герцога и его меч. Камни на рукояти меча красиво мерцали, отражая пламя камина. Это было драгоценное оружие. Клинок из дамасской стали покоился в богатых ножнах кордовской кожи, украшенных филигранными накладками из серебра. Генри обрадовался мечу как старому доброму приятелю.

Вернулся Ральф, взбил подушки, усадил герцога поудобнее и принялся кормить его мясным отваром с хлебом. Хлеб он размачивал в отваре и осторожно подносил герцогу ложку.

– Вы четыре дня пребывали в беспамятстве. Бредили, временами даже говорили по-валлийски. Видно, решили, что вы в Брекноке, и все звали старую Мэгг.

– Где же мы?

– Вы разве не помните? Барон Майсгрейв отбил нас у Дугласов и привез в свой замок Нейуорт. Это место еще называют Гнездом Бурого Орла.

Генри кивнул. Да, теперь он вспомнил. Это тот Майсгрейв, которого за подписание договора об англо-шотландском перемирии требовал доставить к нему Яков Шотландский и проклинал аббат Мелроза.

– Этот Майсгрейв, он что, разбойник?

– О, что вы, сэр Генри! Это настоящий лорд, с которым сам герцог Нортумберлендский считается. И он спас нас, хотя граф Ангус и грозился камня на камне не оставить в Гнезде Орла. Пришлось вмешаться самому Перси. Он был здесь и даже посетил вас, но вы были в беспамятстве.

– Перси побывал здесь?

– Да, да! Он с Дугласом враждует испокон веков и как узнал, что шотландец готовится напасть на Нейуорт, тотчас прибыл, чтобы помочь Майсгрейву. Я уж было решил, не миновать нам сидеть в осаде. Да слава Всевышнему, вмешались отцы церкви. Епископ Йоркский Роттерхем отправил специальное послание королю Якову – мол, его лорд нарушает Господне перемирие. К епископу присоединилось и духовенство Шотландии, так что Дугласу пришлось повернуть свои войска вспять, пустив на стены Нейуорта стрелу с запиской, что, дескать, будет еще время поквитаться с Майсгрейвом. Вам он тоже угрожал и клялся, что отомстит за Молнию.

– Молнию? За какую молнию?

– Известное дело. Это его конь. Смею заметить, что этого неотесанного графа не так взбесило то, что вы приударили за его женой, как то, что вы увели его любимого жеребца.

– Экий вздор! Ну и отдали бы ему этого коня.

Ральф, однако, от этих слов вдруг пришел в крайнее возбуждение.

– Силы небесные! Сэр, что вы такое говорите! Молния – лучший скакун во всей Шотландии, и теперь он ваш по праву.

– Из-за этого коня одни неприятности. Да будь у него хоть рог во лбу и крылья за спиной, как у коня Персея, он не стоит того, чтобы из-за него лилась кровь.

– Как раз кровь-то и не лилась. И пусть лучше Дуглас кипятится из-за лошади, чем вопиет о своей поруганной чести.

Но Генри уже и думать забыл о шотландской красавице, за которой он попытался приударить во время своего пребывания послом при дворе Якова Шотландского. Перед Бэкингемом стоял образ дамы, врачевавшей его, и он тотчас спросил о ней Ральфа. Оруженосец просиял:

– Это леди Майсгрейв. И пропади я пропадом, если она одна не стоит всех шотландских леди, вместе взятых. Но упаси вас Бог, милорд, повести себя с ней, как с Марджори Дуглас. Тотчас вам придется иметь дело с самим бароном, а он – гроза Пограничья.

Генри хмыкнул:

– Помилуй Бог, я еще и не видел толком этой леди, а ты уже трясешься от страха. Я вижу, люди в этих краях просто невежи, если они не позволяют оказывать внимание их дамам.

– Милорд, я заклинаю вас!.. – Голос Ральфа был совершенно серьезен. – Вы не должны ничего предпринимать хотя бы из уважения к человеку, который спас вам жизнь!

Генри никак не отреагировал на слова оруженосца. Он вспомнил, как рассмеялась леди Майсгрейв, когда он сказал, что хочет ее поцеловать. Или ему показалось, что он это сказал?

Он поудобнее устроился среди подушек. Белье пахло мятой и еловой хвоей. После еды он почувствовал себя гораздо лучше, и его стало клонить в сон. Поэтому он лишь вяло пробормотал, что у него и в мыслях нет ничего подобного, и, отвернувшись к стене, моментально уснул.

Он проснулся, когда белесый молочный свет уже лился сквозь круглые мутноватые стекла. Откуда-то долетал благовест колокола. Было слышно, как на стенах сменяется стража. Угли в камине остыли и подернулись пеплом. Генри подтянул одеяло до подбородка, повернулся на спину и долго лежал, разглядывая темный потолок, опирающийся на древние дубовые балки.

Из соседнего помещения доносился зычный храп Ральфа Баннастера. Скрипнула дверь, но никто не вошел, хотя за дверью явственно слышалась какая-то возня. Генри слегка повернул голову и, опустив веки, стал наблюдать сквозь сетку ресниц.

Дверь приоткрылась немного шире, и Бэкингем увидел темноволосую головку ребенка. Малыш с опаской заглянул в покой, потом обернулся и внятно прошептал:

– Он спит! Идем же, не бойся.

Он осторожно переступил порог – карапуз в зеленом, опушенном мехом кафтанчике, лет четырех-пяти. Волосы его падали до плеч, а из-под темно-каштановой, до бровей, челки на Бэкингема с любопытством глядели удлиненные, слегка раскосые ясные сине-зеленые глаза.

Следом за ним в комнату прошмыгнула девочка немного постарше. Хорошенькая, как ангел, с волнами рассыпавшихся по плечам белокурых волос, длинными густыми ресницами и неожиданно темными глазами.

«Красотка будет необыкновенная», – сразу же отметил про себя Генри.

Девочка испуганно взглянула на кровать, где лежал герцог, и попыталась удержать малыша:

– Не надо, Дэвид. Мама будет сердиться, если мы потревожим больного.

Когда она говорила, ее пухлые, как спелые ягоды, губы забавно надувались. Она была в том возрасте, когда девочки становятся нескладными и угловатыми, как кузнечики.

– Дэвид! – громким шепотом окликнула она, но мальчишка уже обежал кровать герцога и опустился на корточки возле меча Генри.

– Смотри, Кэтрин, какой красивый! Точно сам Экскалибур – меч короля Артура [Легендарный король английских преданий.].

Дэвид присел на корточки и осторожно провел пальцем по ножнам.

Генри лежал, притворяясь спящим, но с трудом сдерживался, чтобы не рассмеяться и не вспугнуть малышей.

Девочка тоже приблизилась и встала рядом с братом. Теперь она стояла лицом к Генри, и он лучше разглядел ее. На ней, как и на брате, был наряд из зеленой шерсти с меховой оторочкой и с черными бархатными манжетами. Одежда детей была незатейливой, но отменного качества, и герцог сразу понял, что это вовсе не отпрыски дворни.

Между тем эта парочка возилась с его мечом. Кэтрин заинтересовали камни в рукояти, Дэвид же усердно пытался извлечь меч из ножен, дабы рассмотреть клинок. В конце концов Бэкингем решил вмешаться:

– Разве столь маленьким детям позволительно забавляться оружием? – громко окликнул он своих гостей.

Они так испугались, что меч с грохотом упал с сундука. Кэтрин кинулась было к двери, но, увидев, что мальчик не двигается с места, остановилась. Теперь, когда ее бойкий приятель словно проглотил язык от неожиданности, она решила вступиться за него:

– Мы думали, что вы спите, сэр. А ваш Экскалибур мы просто хотели как следует рассмотреть. Отец говорил, что он необыкновенно красив.

– Ваш отец?

– Да.

Мгновение Кэтрин смотрела на герцога, потом гордо вскинула маленькую головку и заявила:

– Мы Майсгрейвы!

Брат и сестра! Как он сразу не сообразил! Хотя и немудрено – уж очень они непохожи.

Маленький Дэвид тем временем пришел в себя.

– У моего отца тоже есть меч. И ничуть не хуже, чем этот.

В отличие от старшей сестры, он говорил еще по-детски, слегка картавя. Это умилило Генри.

– Конечно, – с улыбкой сказал он. – Уж если ваш отец – барон Майсгрейв, то у него и в самом деле должно быть лучшее оружие в Пограничном крае.

Похвала отцу растопила недоверие в маленьких сердцах. Брат и сестра переглянулись, сразу обнаружив черты сходства. Дэвид тут же, подтащив к ложу Генри его меч, стал допытываться, что означает изображение собаки или волка, которое он успел заметить у основания клинка. Герцог пояснил, что это клеймо мавританского оружейника из Толедо Редудона. Дэвид тут же пустился рассказывать, что и у его отца на клинке есть клеймо, но что там изображено, он не может понять.

Маленькой Кэтрин, видимо, не пришелся по вкусу этот разговор об оружии, и она вдруг выпалила:

– А Дэвида в День невинно убиенных младенцев избрали мальчиком-епископом! [Представление на святках, когда ребенка одевают в облачение духовного лица и все взрослые выполняют ту работу, что он им назначает.]

Дэвид хихикнул, почесал за ухом и охотно поддержал эту тему. Вскоре дети наперебой рассказывали, как Дэвида облачили в рясу и на мечах вынесли из церкви Святого Катберта, а затем внизу, в деревне, он направо и налево отдавал приказы, и никто не смел его ослушаться.

– А как же Дугласы? – несколько удивился Генри. – Вы, я вижу, тут вовсю веселитесь, а мой оруженосец говорит, что замок едва не подвергся осаде.

Что осада, что представление с мальчиком-епископом – им все было весело. Они дружно закивали:

– Да-да, мама даже запирала нас в большой башне, а во дворе грели смолу.

– Вот дыму-то было! – перебивал сестру Дэвид. Он влез на кровать, усевшись едва не на герцога, и, размахивая руками, показывал, как клубился дым.

– А потом приехал крестный Дэвида, дядюшка Гарри Перси, и они все быстро уладили.

Бэкингем был удивлен:

– Что я слышу? Граф Нортумберлендский – твой крестный, Дэвид?!

Генри показалось это невероятным. Видимо, барон Майсгрейв – персона весьма заметная, если сам Перси ходит у него в кумовьях.

Однако Кэтрин изумила его еще больше:

– Велика важность! А моя крестная – леди Баклю из Бракенстоуна!

Генри был сражен. Баклю, самый воинственный шотландский род в Пограничье! Таковыми же с английской стороны считали и Майсгрейвов. И вот, оказывается, эти исконные враги водили дружбу. Нет, он решительно ничего не понимает в этом Нортумберленде!

Между тем дети вновь взялись взахлеб рассказывать о святочных представлениях, когда Дэвид заставил отца разносить воду и дрова по женским покоям, а капеллану, отцу Мартину, пришлось доить бурую бодливую корову, и вся дворня надрывала животы со смеху, глядя, как почтенный священнослужитель то и дело выскакивает из-за заграждения, пока леди Майсгрейв не сжалилась над ним и не упросила сына снять с бедняги столь непомерно суровую епитимью.

Дети перебивали друг друга и смеялись. Генри тоже стал вторить им. За стеною по-прежнему храпел Ральф, но на него не обращали внимания, пока Бэкингем не попросил Кэтрин и Дэвида разбудить его, чтобы затопить камин. Но дети в один голос воспротивились, сказав, что они с этим справятся гораздо лучше, а потому несносного оруженосца не стоит трогать, ибо он уже не раз гнал их прочь, когда они хотели сюда пробраться.

И действительно – они быстро развели огонь, хотя и едва не подрались за право высечь искру. В конце концов Генри вмешался, заявив, что поджечь растопку должна Кэтрин, так как Дэвид еще мал. Мальчишка тут же надулся и отошел, упрямо уставившись в окно. Кэтрин одарила герцога кокетливой улыбкой и заметила:

– А вы, между прочим, красивый рыцарь.

Генри расхохотался так, что снова заныла грудь. Решив пойти на мировую с Дэвидом, он разрешил ему рассмотреть насечку на клинке меча у рукояти. Завершилось же все тем, что дети забрались к нему на кровать, а он принялся рассказывать им слышанную в детстве от Мэгг историю про пастуха Кэдуладера и его козу Дженни. Дети слушали эту старую валлийскую сказку, приоткрыв рты, но, когда Генри добрался до того, как коза превратилась в прекрасную девушку и повела Кэдуладера к козлиному королю, они услыхали где-то внизу шум и женский голос, громко звавший детей по имени.

– Это мама! – всполошилась Кэтрин. – Ох, не говорите ей, что мы были у вас, сэр!

Брат и сестра кинулись было к выходу, но, сообразив, что путь к отступлению отрезан, тут же вернулись и торопливо юркнули под кровать. Бэкингему опять стало нестерпимо смешно. Но в этот миг он услышал, как за дверью с кем-то разговаривает пробудившийся наконец-то Ральф. Затем вошла баронесса. Рядом семенил с трещоткой в руках карлик на кривых ножках, а следом показался недоумевающий оруженосец.

Леди Майсгрейв взглянула на Генри и улыбнулась.

– Доброе утро, милорд. Слава Иисусу Христу!

– Во веки веков, – отвечал Генри.

knizhnik.org

Симона Вилар — Замок на скале читать онлайн

Симона Вилар

Замок на скале

«Я где-то уже слышал о нем… Майсгрейв… Ах да – камень преткновения, разбойник из Пограничья…»

Первыми словами, которые он уловил, очнувшись, была встревоженная тихая фраза:

– И вы считаете…

Теперь она говорила по-английски. Генри попытался улыбнуться запекшимся ртом.

– Я бы хотел вас поцеловать.

Ральф Баннастер замер, не донеся до рта ложку. Улыбка растянула его рот до ушей.

– О, милорд! Вы пришли в себя! Какое счастье! А уж я-то боялся, что вы и впрямь помрете.

Конец ознакомительного отрывка

Вы можете купить книгу и

Прочитать полностью

Хотите узнать цену?
ДА, ХОЧУ

libking.ru

Книга Замок на скале читать онлайн бесплатно, автор Симона Вилар на Fictionbook

Солнце в зените

Из тумана, окутавшего поле битвы при Барнете, воссияло солнце дома Йорков^{. Эдуард IV Йорк наголову разбил своего злейшего врага, графа Уорвика, наконец-то избавившись от того мучительного напряжения, какое овладевало им при одном упоминании имени этого властного и честолюбивого вельможи, которого в Англии прозвали Делателем Королей и которому Эдуард был обязан тем, что десять лет назад взошел на трон.}

И вот Эдуард мог теперь сказать, что восшествием на престол он ныне обязан только своему мечу. Он поднимал чаши на пирах и веселился, но его ненависть еще не насытилась, и он не отдал, как ранее, приказа – щадить простых солдат, казня лишь рыцарей противника. В тот день земля Барнета насквозь пропиталась кровью. Избиение было жестоким, ибо Эдуард Йорк не мог забыть простому народу любви и преданности, которые тот выказывал Уорвику.

Однако не успел король насладиться заслуженным торжеством, как прибыли гонцы с сообщением, что союзница Уорвика, королева Алой Розы, воинственная Маргарита Анжуйская, вместе с сыном, наследным принцем Эдуардом, высадилась на юге Англии, чтобы продолжить борьбу за дело Ланкастеров – партии, оспаривающей у Йорков право на престол.

Королю Эдуарду вновь предстояло сражение. Но была ли тому причиной победа над Делателем Королей или с возрастом он тверже уверовал в свои силы, однако король оставался спокоен и собран, и его твердость и отвага передавались сподвижникам.

Спешным маршем Эдуард двинулся из Лондона на запад. Еще раньше туда же поскакал его младший брат Ричард Глостер и, засев в своем городе Глостере, не впустил в него войско королевы, тем самым преградив ей путь. Войска ланкастерцев неожиданно оказались связаны по рукам и ногам. Дороги были трудными, продовольствия в обрез, перед ними находился хорошо укрепленный город с сильным гарнизоном, а гонцы уже приносили вести о приближении армии Эдуарда Йорка.

Маргарита без промедления отвела уставшую армию к северу. Это была королева-воительница, которая провела более полутора десятилетий в седле, сражаясь с приверженцами Белой Розы. Ей было уже за сорок, но она упрямо скакала в покрытой пылью одежде впереди войска, подбодряя своим примером измученных ратников. Рядом с ней ехал красивый светловолосый юноша – Эдуард Уэльский. В отличие от гордо восседающей в седле королевы он казался подавленным. И как могло быть иначе, если гонцы, сообщившие о разгроме войск его тестя под Барнетом, принесли также и горькую весть о трагической кончине его юной супруги – дочери Уорвика Анны Невиль.

Эдуард был сокрушен. Он так спешил к ней, так надеялся, что, когда они вновь увидятся под небом старой Англии, все изменится и Анна станет ему покорной и доброй супругой! Она сама писала ему, как тоскует и ждет… И вот – конец. Принцу Уэльскому сказали, что ее тело обнаружили в каком-то болоте. Поговаривали также, что принцесса сама бросилась в омут от отчаяния, а это страшный грех…

– Поднимите голову, сын мой! – окликнула его королева. – Ваши воины глядят на вас, и вы должны быть твердым как кремень, даже если вы и в трауре.

Они приближались к Тьюксбери, когда их настигли передовые отряды Эдуарда Йорка.

Битва произошла на открытой равнине у ручья. Ланкастерцы были повержены, войско их смешалось в беспорядке, и многие кинулись бежать. Йоркисты настигали их и резали как скот, ибо Эдуард IV, как и при Барнете, не велел щадить ни рыцарей, ни солдат, ни обозных мужиков. С тех пор за этим местом закрепилось название Кровавый Луг.

После битвы король Эдуард в окружении братьев и военачальников пировал в шатре, когда его люди ввели связанного и окровавленного принца Эдуарда Уэльского.

– Что привело тебя, мальчишка, французский прихвостень, в Англию? – спросил у юноши король Эдуард.

Принц Уэльский гордо повел плечами.

– Я прибыл на эту землю, чтобы вернуть корону своему отцу, законному властителю Генриху VI, – корону, унаследованную им от отца и деда, королей Англии.

Он держался настолько надменно и невозмутимо, что изрядно охмелевших победителей охватила слепая ярость. Толковать было больше не о чем, и несчастного принца буквально искромсали ножами и кинжалами. Когда его окровавленные останки вышвырнули из шатра, то стоявшего у входа стражника едва не вывернуло наизнанку.

На другой день стало известно, что часть ланкастерцев укрылась в аббатстве в городке Тьюксбери, и король отправил младшего брата, Ричарда Глостера, покончить с беглецами. Когда этот горбатый, но воинственный юноша подъехал к обители, сам настоятель вышел к нему навстречу, умоляя пощадить несчастных. Но Глостер после вчерашней пирушки чувствовал себя неважно и поэтому, не став слушать старика, заявил, что у аббатства нет прав убежища и он, как констебль Англии, требует выдачи беглецов. Утром следующего дня всех ланкастерцев казнили на рыночной площади в Тьюксбери.

А через несколько дней в одном из уединенных монастырей была схвачена и скрывавшаяся там королева Маргарита. С ней не церемонились, и довольные собой йоркисты тут же выложили королеве страшную весть о гибели принца Эдуарда.

С этой минуты Маргарита Анжуйская перестала отвечать на вопросы и больше не проронила ни звука. Солдаты грубо посадили королеву по-мужски на старую клячу, связав ей ноги под брюхом животного, и в таком виде как военный трофей доставили в Тьюксбери. У ворот города навстречу ей выехали все три брата Йорка – Эдуард, Джордж и Ричард. В пышных облачениях, на великолепных конях под богатыми попонами, они, хохоча, смотрели на эту втоптанную ими в грязь женщину.

В этот миг Маргарита Анжуйская подняла голову и, протянув к ним связанные в запястьях руки, прокляла торжествующих Йорков:

– Да следуют за вами дурные предзнаменования! Да поразят вас болезни, горе и тоска! Живите среди лжи и предательств, и пусть вас обманут те, кому вы доверитесь! Дай вам Бог испытать раскаяние, когда будет поздно каяться, и пусть ваше потомство сгинет до срока! Будьте долговечней своей удачи и своих близких, познайте ужас и отчаяние, и да постигнет вас злая смерть!

Ее слова прервал смех Эдуарда. Он раскатисто хохотал, обнажая ряд ровных красивых зубов.

– Что ж, змея, теперь, когда у тебя вырвали жало, попробуй ужалить, если сможешь!

И, дав шпоры коню, он пронесся мимо, обдав плененную королеву пылью и комьями земли.

Однако оставался еще один человек, о котором Эдуард должен был подумать и решить его судьбу. Это был плененный король Алой Розы, муж Маргариты, Генрих VI Ланкастер. Сей монарх – последняя надежда приверженцев прежней династии, и, пока он жив, йоркисты не могли праздновать окончательную победу. К тому же волнения, поднимавшиеся в Англии в защиту взятого в плен «святого» Генриха, не могли не тревожить Эдуарда IV и его сторонников. И пусть несчастный монарх почти безумен, но если его освободить из темницы, еще не ясно, на чьей стороне окажется народ и не соберутся ли опять опальные ланкастерцы вокруг короля Ланкастера.

Эдуард вернулся в Лондон, но покоя в его душе больше не было. Он понял: пока жив Генрих VI, он не может позволить себе благодушия. Ведь существовала и мятежная провинция Кент, на свободе оставались графы Оксфорд и Пемброк, поспешившие под защиту французского короля Людовика, и дальний родственник Ланкастеров, юный Генрих Тюдор. Эти решительные эмигранты представляли серьезную опасность для власти Йорка, и Эдуард, уже однажды потерявший из-за своей беспечности корону, не хотел повторять старых ошибок.

Стояла глухая ночь. Бодрствуя, король задумчиво расхаживал по огромному залу древнего Вестминстера. Его шаги гулко отдавались в пустоте. От резных деревянных перекрытий под сводчатым потолком слабо доносился запах свежего лака. В дальних концах зала горело по факелу, посредине же царил полный мрак.

Слабо скрипнула дверь. Эдуард от неожиданности вздрогнул, но тотчас перевел дух, увидев на стене горбатую тень Ричарда Глостера.

– Это ты, Дик?

Между королем и его младшим братом в последнее время было полное доверие. Что греха таить, бывали времена, когда между братьями пробегала черная кошка. Случалось и так, что король отправлял Ричарда в ссылку в его владения в Глостере. Но после того как Дик отважно бился за старшего брата под Барнетом и именно его стремительная атака и удачная сшибка решили исход битвы под Тьюксбери… Нет, после всего этого Эдуард не мог не приблизить к себе Ричарда и не осыпать его милостями. Он доверился брату абсолютно, и это, очевидно, начинало злить среднего из Йорков – Джорджа Кларенса.

– Чего тебе, Дик? – спросил король, когда Глостер подошел ближе.

У младшего Йорка одно плечо было значительно выше другого, он горбился и при ходьбе заметно приволакивал ногу. Ричард был калекой от рождения, но при этом во всех его движениях чувствовались неожиданная сила, пластичность и ловкость.

– Я знаю, что тебя тревожит, Нэд^{, – мягко проговорил Ричард Глостер. – И считаю, что ты прав. Ты не сможешь успокоиться, покуда жив этот полоумный Генрих Ланкастер. Тебе следует уничтожить его!}

Эдуард вздрогнул, странно взглянув на брата. Он был почти на голову выше, и насколько Ричард был согбен, настолько статен и хорош собой был Эдуард. «Шесть футов мужской красоты», – говорили о нем в народе, и величественный король, с вьющимися светло-каштановыми волосами, смелым взглядом лучистых серых глаз и правильными чертами, и впрямь оправдывал это прозвище. Правда, в последнее время он несколько располнел и лицо его приобрело некоторую одутловатость. Тем не менее король был еще очень привлекателен!

Сейчас Эдуард в упор глядел на низко склонившегося младшего брата. Черные длинные волосы Ричарда падали на более низкое плечо, в черных глазах таился вызов, никак не вязавшийся с угодливо согнувшейся сутулой фигурой.

– Ты всегда предлагаешь такие вещи, на которые нелегко решиться, Дик, – медленно проговорил Эдуард.

– Почему же нелегко? Ты король, ты можешь позволить себе все что угодно.

– Но и Генрих Ланкастер король. Он помазанник Божий, и поднять руку на него значит совершить великий грех. Вспомни, даже Давид не стал поднимать руку на царя Саула, когда тот оказался в его власти. Я же и так уже пролил немало крови.

– И прольешь еще больше, если из-за пленного Ланкастера разразится новая война Роз! – почти выкрикнул Ричард Глостер, так что звук его голоса гулко разлетелся под сводами старого холла Вестминстера.

Эдуард даже вздрогнул, но Ричард едва ли не улыбался.

– Не забывай, Нэд, что ты стоишь над людьми, ты отвечаешь за мир и процветание в стране, а это для монарха куда важнее, нежели мысли о собственной душе и грехе цареубийства. Ах, помазанник Божий Генрих!.. – почти издеваясь, манерно заломил руки горбатый принц. – Ах, святой Генрих! Он молится в подземелье Тауэра, а его приверженцы куют оружие за морем. Будь же решительнее, мой король. И вспомни, что никто не восстал против деда нынешнего Ланкастера, когда тот уморил голодом в темнице Понтефракта последнего Плантагенета^{. Род, начавший свое царствование с преступления, должен этим же и окончиться. А безумному Генриху у Господа будет спокойнее, нежели в подземелье Тауэра, где он даже не соображает, что его сын убит, жена исходит злобой, а дело его рода проиграно.}

Приводя свои доводы, Ричард понимал, что брат легче решится на это, если кто-то разделит с ним ответственность, и он готов был это сделать, но отнюдь не из любви к Эдуарду, а чтобы укрепить на троне корни дома Йорков. К тому же, если их свяжет общая тайна, он, Ричард, сможет влиять на венценосного старшего брата, играя на его нечистой совести.

Позже, когда ночь уже клонилась к рассвету, герцог Глостер выехал из Вестминстера и в сопровождении только своего поверенного, сэра Джеймса Тирелла, направился в сторону Тауэра. В руках у него был королевский мандат…

На другой день в Лондоне прошел слух, что Генрих Ланкастер неожиданно скончался в Тауэре. Официально было объявлено, что несчастный король умер от меланхолии, но по городу пошли разговоры, будто Генриха нашли утром в часовне перед распятием с размозженной головой.

Король Эдуард выглядел взвинченным и озабоченным и предпочитал проводить время в покоях королевы Элизабет: ее ровный нрав и ласки действовали на него умиротворяюще. Ричард же, наоборот, все время находился на людях, был весел, однако лицемерно вздыхал и крестился всякий раз, когда при нем поминали несчастного Генриха. Именно он распорядился выставить тело покойного короля в соборе святого Павла для всеобщего обозрения. Ланкастерцы должны были раз и навсегда убедиться, что им не за кого больше сражаться.

И это возымело действие. Смуты в графствах прекратились. Даже король Людовик XI наконец склонился к союзу с Эдуардом IV, прислав своих послов, которые заявили, что французский монарх готов на известных условиях выдать английскому венценосцу беглого графа Пемброка и юного Генри Тюдора. Эдуард призвал для совета брата, но Ричард, как оказалось, считал, что не стоит утруждать себя по столь ничтожному поводу, как Тюдоры.

Эдуард, однако, придерживался иного мнения.

– Нельзя забывать, Дик, что мальчишка Генри Тюдор – потомок Ланкастеров. По женской линии его род восходит к Джону Гонту^{, а отец Генри был сводным братом Генриха VI.}

Но Ричард лишь отпускал скабрезные остроты насчет того, что обе ветви имеют начало, не освященное Церковью, поэтому не стоит принимать этого мальчишку за подлинного Ланкастера. К тому же шпионы донесли Ричарду, что оба Тюдора – и дядя, и племянник – находятся вовсе не у короля Людовика, а у герцога Бретонского Франциска, и тот по праву считает их своей военной добычей, отнюдь не собираясь возвращать Франции.

Речи младшего брата успокаивали сердце короля.

Средний из братьев, Джордж Кларенс, получивший благодаря своей жене Изабелле Невиль почти все наследство покойного Уорвика, стал ныне едва ли не самым богатым человеком в Англии. Он впал в непомерную гордыню, одевался в немыслимо пышные одежды, устраивал грандиозные, невиданные по роскоши пиры. При короле он держал себя дерзко и даже стал поговаривать, что, если бы не любовь к брату, он не предал бы Алую Розу и своего тестя Уорвика, и тогда Эдуард навряд ли получил трон.

Король хмуро поглядывал на него в такие минуты, но Кларенс, опьяненный сознанием своего величия, не придавал значения этим взглядам. И лишь заметив, что поток почестей, титулов и пожалований пролился на Ричарда, а вовсе не на него, невольно опешил.

– Милорд, брат мой! – восклицал он, обращаясь к королю. – Вы сделали калеку Глостера констеблем, главным судьей и стюардом герцогства Ланкастерского, да еще и наградили титулом вице-короля Уэльса. Перечень ваших милостей, обрушившихся на калеку Дика, не имеет границ, в то время как я, столько раз рисковавший жизнью ради вас, выступив против Уорвика, не удостоился ни одной мало-мальски пристойной награды!

Однако король лишь посмеивался, возражая, что Джорджу грешно жаловаться на судьбу, после того как он стал наследником Делателя Королей и самым богатым человеком в Англии.

– Милорд, это досталось мне лишь благодаря моему браку, от вас же я не получил ни единой привилегии. И это тогда, когда Дик… Я не говорю уже об этих выскочках Вудвилях, родственниках королевы, которые буквально заполонили двор. Вся Англия возмущена тем, как вы обращаетесь с наследием древнейших родов, раздаривая его направо и налево наглым и низкородным родичам королевы.

– Довольно, Джордж! – прервал брата Эдуард. – Я по горло сыт вашей жадностью и малодушием, как и вашими постоянными намеками на то, что именно вам я обязан короной. Не забывайте, что то же самое любил повторять и ваш тесть, граф Уорвик, упокой, Господи, его грешную душу. И чем это кончилось?

Джордж, насупившись, глядел на короля.

– Не упускайте из виду, Нэд, что парламентский акт семидесятого года провозгласил меня наследником престола после Ланкастеров! И разве сейчас, когда не осталось прямых потомков этого рода, я не являюсь претендентом на трон?

Эдуард какое-то время в упор смотрел на брата, потом медленно постучал себя пальцем по лбу и угрожающе усмехнулся.

– Говорят, тебя не так давно укусила за нос собачка. Порой мне кажется, что после этого ты несколько повредился рассудком. Бедный мой Джордж! Хотел бы я знать, как ты будешь выглядеть в глазах пэров в Совете, когда внезапно объявишь, что и ты тоже Ланкастер.

Джордж удалился в бешенстве. Действительно, на носу у него оставался заметный шрам от укуса, который приходилось запудривать. В остальном же он был по-прежнему хорош собой, статен и не лишен обаяния. И когда он разглядывал себя в зеркале, ему не раз приходило на ум, что со своей подлинно королевской осанкой он выглядел бы на троне нисколько не хуже Эдуарда. И какая разница, чью корону наследовать – Ланкастеров или Йорков? Ведь при дворе еще не забыли, как мать Эдуарда, герцогиня Йоркская, во всеуслышание объявила, что родила первенца не от мужа, а от стрелка Блейборна, а значит, первым из Йорков является именно он – Джордж Кларенс. Что же касается достославного парламентского акта, то его никто не отменял, а если так, то разве не он по-прежнему законный наследник престола? Поистине не раз приходилось Джорджу пожалеть о том, что он так поспешно перешел на сторону Эдуарда под Барнетом.

Сомнения и колебания этого брата короля привели к тому, что в 1473 году он с готовностью поддержал ланкастерского графа Оксфорда, который обрушился на южное побережье Англии со снаряженной во Франции флотилией. Связным между ними служил брат погибшего Делателя Королей епископ Джордж Невиль. Когда же Оксфорд высадился в Корнуолле и попытался поднять мятеж, Кларенс, находясь в центральных графствах страны, открыто заявил о своих правах на корону.

Кончилась эта авантюра плачевно. Оксфорд был схвачен и заточен в Кале в крепости Хэмс, туда же заключили и епископа Йоркского. Теперь последнему из Невилей припомнили и родство с Уорвиком, и то, как некогда он помог уйти из-под опеки Йорков своей племяннице Анне Невиль, и то, что он взял под свое покровительство семьи многих ланкастерцев. Епископа содержали в суровом заключении до 1476 года. Однако и выпустив престарелого прелата из темницы, король обобрал его до нитки. Лишь из милости Джорджа Невиля приютили в одном из монастырей его былой епархии, где он вскоре и скончался.

Что же касается Джорджа Кларенса, то, казалось, ему снова все сошло с рук. Король ограничился сдержанным выговором и на некоторое время удалил герцога от двора, запретив являться, пока сам король не изволит его призвать. Многие тогда решили, что Эдуард слишком мягко обошелся с мятежным братом. Но были и такие, кто утверждал: главным наказанием для Кларенса станет возвышение третьего Йорка, Ричарда, которого король как раз тогда назначил наместником Севера Англии.

И довольный Ричард не преминул поставить Кларенса в известность о своем новом назначении. Направляясь на Север, он специально навестил Джорджа в замке Кенилуорт, где опальный герцог проводил время, тоскуя и исходя желчью. И как же доволен был горбатый Йорк, наблюдая, как бесится Джордж, мечась в своем древнем неуютном Кенилуорте.

– Все снова достается тебе! – возмущался Джордж, пока Ричард с аппетитом вкушал яства, которыми его угостили в Кенилуорте. – Почести, награды, власть – все само находит нашего Дика. То ты вице-король Уэльса, то великий чемберлен, а теперь вдобавок еще и наместник всего Севера! Эдуард сошел с ума, вручив тебе столько власти. Я ведь знаю, чего ты добиваешься, Дик! Ясное дело, вы с Эдуардом считаете, будто я круглый дурак, однако это не мешает мне видеть, что ты хитер как лис, а честолюбие твое не имеет пределов. Нечего сказать, тонкая тактика, милорд Глостер! Но твои уловки, Дик, не обманут меня, как обманули беднягу Эдуарда! Ты спишь и видишь себя на троне…

– Не более чем ты, – спокойно парировал Глостер, подхватывая ножом ломоть паштета.

Джордж вдруг криво улыбнулся.

– Возможно, мне и не удастся вышибить из-под Эдуарда трон, пока он популярен. Однако я знаю нечто, что проложит мне гладкую дорогу к короне, оступись Эдуард хоть на миг. И тогда королева Элизабет и все эти худородные Вудвили засуетятся, как растревоженное тараканье гнездо.

Продолжая ухмыляться, он отошел. Ричард внимательно глядел ему в спину. Он давно догадался, что короля и Кларенса связывает некая тайна. Эдуард неспроста так мягок и уступчив, и дело тут вовсе не в родственных чувствах. Да, кудрявый красавчик Кларенс безусловно знает что-то, с помощью чего может влиять на короля. Что бы это могло быть, если он ни разу не проговорился, несмотря на свою болтливость?

Когда на следующий день Ричард покидал Кенилуорт, из отдаленной замковой башни Сентлоу спустилась супруга Кларенса, леди Изабелла Невиль. Выглядела она усталой и раздраженной и, когда Кларенс о чем-то спросил ее, ответила сухо и неприветливо. Глостер тотчас понял, что супруги не ладят, особенно когда Джордж ни с того ни с сего, несмотря на пронизывающий ветер, прыгнул в седло, крикнув, что проводит брата.

– Что случилось с самой любящей парой в Англии? – смеясь, спросил Ричард, но Джордж лишь отмахнулся.

– Я никогда не был так уж безумно влюблен в Изабо. Спору нет, в юности она была хороша, как эльф, и сам Уорвик предложил мне ее в жены. К тому же я не сомневался, что именно ее, свою старшую дочь, Делатель Королей захочет увидеть на престоле – ее, а не эту дикарку Анну, черт бы ее побрал!

Ричард хмыкнул.

– Ты забываешь, Джордж, что de mortuis aut bene, aut nihil^{. Или ты придерживаешься иного взгляда? Разве Анна не мертва?}

Джордж раздраженно дернул повод лошади.

– По-моему, это ты, Дик, думаешь иначе. Говорил же я тебе, что лично опознал ее в том вздувшемся трупе утопленницы. К тому же и придворная дама моей жены, близко знавшая Анну, тоже узнала ее.

– Тебе всегда требуется ссылаться на авторитет этой леди, словно ты опасаешься, что тебе не поверят.

Джордж передернул плечами и глубже надвинул на уши шляпу. Из-за шума ветра им с братом приходилось почти кричать, и герцога это злило.

– Я сам прочитал отходную над телом бывшей принцессы Уэльской!

– Тебе просто была на руку смерть Анны Невиль. В одно мгновение ты стал обладателем всего состояния Делателя Королей.

– Это так, но именно это тебя и бесит, Дик. Ведь ты строил свои планы в отношении младшей дочери Невиля. Наш венценосный брат считает, будто ты был просто влюблен в нее, я же уверен, что ты хотел получить свою половину состояния Уорвика. О чем жалеть, Дик? Ты добился своего иным путем. Теперь ты великий Северный лорд, наместник Севера Англии. Можешь гордиться – тебе удается мало-помалу отнимать власть и славу у бедняги Эдуарда. Но помни – когда Нэд пошатнется, я сумею добиться того, чтобы именно передо мною склонилась вся Англия!

Для Ричарда не было открытием, что самомнение Джорджа не знает границ.

Вскоре они разъехались, и Ричард уже не думал о Джордже. Зато упоминание об Анне Невиль заставило его задуматься. Он долго не желал верить в ее кончину, надеясь и в самом деле разбогатеть, получив ее руку. К тому же ему нужно было иметь Анну при себе, так как она знала слишком много нелицеприятного о нем. Но она умерла, погибла, утонув в трясине под Барнетом. Хорошо ли это для Ричарда? Если не брать в расчет потерю ее состояния, то хорошо.

При дворе не было принято упоминать имя бывшей принцессы Уэльской, поскольку обстоятельства ее гибели были столь смутными, что кое-кто поговаривал, будто Анна покончила с собой. Епископ Илийский Джон Мортон особенно был склонен верить этому, ибо полагал, что как никто другой знает нрав младшей дочери Уорвика. Однако король запретил распространяться об этом. Анна Невиль принадлежала к высшей знати Англии, одно время даже считалась невестой Эдуарда Йорка, и он не желал, чтобы чернили ее имя. Так или иначе, но слухи начали стихать и имя ее стало легендой – как и имя ее великого отца, Делателя Королей.

Время шло, и, несмотря на мрачные пророчества Джорджа Кларенса, слава Эдуарда IV росла, а трон его становился все устойчивее. В семидесятые годы пятнадцатого столетия двор английских королей поистине стал одним из самых блестящих в Европе. Редко где можно было увидеть такие веселые и богатые празднества, как в Лондоне, столь грандиозные мистерии, и, пожалуй, нигде в таком изобилии не выставлялись напоказ роскошь и блеск. Иностранцев, бывавших в то время в Англии, ослепляла пышность английских церемониалов и придворной жизни.

Располневший, но все еще привлекательный Эдуард IV был весьма популярен в Англии. Его поддерживало большинство английской знати, за него горой стояли горожане и торговцы, получившие после войны Роз немалые привилегии от короля. Эдуард считался самым блестящим монархом своего времени, и его королева каждый год рожала ему по ребенку. Однако это не помешало Эдуарду обзавестись внушительным штатом фавориток. Любовные похождения Генриха II и Эдуарда III казались невинными шалостями по сравнению с амурными делами этого короля из рода Йорков. Эдуард был склонен к излишествам во всем: в любви, в пирах, в охоте и дорогой одежде. Однако нельзя не отметить, что окруживший себя роскошью король отнюдь не был пустым вертопрахом и расточителем. Он был первым властителем Англии, открыто признавшим культ нового божества – звонкой монеты, и к его славе удачливого полководца прибавилась еще репутация человека, способного извлекать деньги буквально из ничего. Как известно, английские короли в финансовых вопросах были весьма зависимы от воли парламента, Эдуард же делал все возможное, чтобы созывать парламент как можно реже. Долгое время он обходился средствами, захваченными у Ланкастеров, но когда эти деньги иссякли, король начал находить новые способы добыть их: то внезапно набрасывался на духовенство, требуя уплатить ему десятину, за то что он оставил святым отцам мирские владения, то вдруг занялся порчей монеты (стал чеканить ее с примесями более дешевых металлов), то поддержал горожан в их торговле сукном, столь выгодной для Англии, но в благодарность потребовал беневолиций – так называемых добровольных даров и займов. Его министр, епископ Джон Мортон, придумал великолепную формулировку, впоследствии получившую название «вилка Мортона»: «Если вы достаточно богаты, чтобы много тратить, то вы всегда найдете чем поделиться с королем; если же вы недостаточно богаты, но экономны, то сможете найти средства, чтобы поделиться с королем».

Немалому обогащению Эдуарда способствовала и его военная кампания во Франции. В Англии со времен Столетней войны было популярным вести военные действия на континенте, во Франции. Поэтому королю не составило труда пополнить казну налогами для войны с «лягушатниками» из-за Ла-Манша. К тому же он выступил против Людовика XI в союзе с блистательным герцогом Бургундии Карлом Смелым. Правда, только выступил. Ибо французский король Людовик Валуа не зря назывался «Христианнейшим лисом» и мало кто мог тягаться с ним в умении влиять на политику. Понимая, что Франции не под силу вести войну сразу и с Бургундией, и с Англией, Людовик попросту откупился от Эдуарда. На личной встрече монархов в местечке Пикиньи близ Амьена французский монарх предложил Эдуарду Английскому семьдесят пять тысяч золотых крон за отказ от союза с Карлом Смелым и обязался выплачивать Англии в качестве отступного ежегодно еще по пятьдесят тысяч золотых крон. Так Эдуард получал значительные деньги на свои нужды, не прибегая к созыву парламента. К тому же союз с Францией подкреплялся брачным договором между дочерью Эдуарда принцессой Элизабет и дофином^{Карлом Валуа.}

А завершились переговоры тем, что Людовик, по сути, выкупил у Эдуарда королеву Маргариту Анжуйскую, все еще пребывавшую в заточении в Тауэре. Для Людовика это не было актом милосердия – взамен Маргарита обязана была отказаться от своих прав на Анжу и Лотарингию в пользу французской короны, а сама удалиться в один из монастырей. Так и случилось, и несчастная королева Алой Розы окончила свои дни в уединенной келье.

С отбытием Маргариты у Эдуарда стало одной головной болью меньше. Хотя начались другие неприятности – во время этой бесславной, но прибыльной кампании он умудрился подхватить малярию, приступы которой часто мучили его. Кроме того, против подобного договора вдруг во всеуслышание выступил его преданный брат Ричард Глостер.

– У вас великолепная армия, государь, воинский талант и добрые союзники. Но вы не сделали ни единой попытки воспользоваться этими преимуществами. Я считаю, что договор в Пикиньи был постыдной сделкой, умаляющей ваше рыцарское достоинство и воинскую славу старой доброй Англии, – Англии, которая держала в страхе всю Европу благодаря победам над французами.

Эдуард, казалось, был ошарашен всей этой пышной риторикой. Он попытался объяснить, что деньги для Англии после разорительной войны Алой и Белой Розы куда выгоднее, чем игра на руку Карлу Смелому, который оказался даже не готов к военным действиям. Однако Ричард заявил, что Эдуард слишком сдружился с барышниками из Сити^{и совершенно потерял воинственный дух Йорков. Он стоял на своем, пока их отношения с королем не испортились настолько, что Ричарду пришлось вновь уехать на Север, где он был подлинным правителем.}

Король долго пребывал в мучительном недоумении. Он чтил младшего брата, но эти рыцарские речи, эта пустая болтовня о чести Англии! Тем не менее он пропустил мимо ушей язвительное замечание прибывшего в Лондон Кларенса о том, что Ричард повел себя так исключительно ради того, чтобы завоевать популярность толпы.

Однако Джордж на этот раз оказался прав. Глостер оценил, какое впечатление произведет в Англии финал военной кампании Эдуарда. И когда все королевство принялось выражать недовольство Эдуардом Йорком, которого, как мальчишку, обвел вокруг пальца француз, имя Ричарда – единственного, кто осмелился указать королю на эту ошибку, – не сходило с уст.

Популярности герцога Глостера способствовала и политика, которую он вел на севере королевства. Этот дикий край, где лорды Пограничья вообще не желали признавать ничьей власти, неожиданно почувствовал, что им управляют – и управляют опытной рукой. Герцог не щадил непокорных, но и не скупился на милости для тех, кто впрягался в его упряжку. Впрочем, вскоре ему пришлось столкнуться с человеком не менее незаурядным, чем он сам, могущественным и признанным вождем Северной Англии. Это был Генри Перси, четвертый граф Нортумберленд. До Ричарда Глостера он единственный мог водворить порядок на Севере, и король Эдуард был вынужден идти на многие уступки, только бы Перси оберегал мир и покой в этих краях, контролируя вечно неспокойную англо-шотландскую границу. Однако с той поры, как Ричард стал наместником Севера, между Перси и Глостером началась подспудная борьба за первенство. Гордому Перси по требованию короля пришлось принести присягу на верность Ричарду Глостеру, признав этого хромого калеку своим сеньором. Но это вовсе не означало, что он готов был беспрекословно повиноваться. Глостер очень скоро понял, какого сильного врага он приобрел в этом северном Перси. Оба были хитры и честолюбивы, и ни один не желал уступать. На стороне Ричарда были поддержка короля и власть, на стороне графа Нортумберленда – вековая преданность северян дому Перси.

1. В гербе Йорков было изображено восходящее солнце.2. Дик – уменьшительное от Ричард.3. Нэд – уменьшительное от Эдуард.4. Генрих IV Ланкастер (1374–1399) сверг с престола своего предшественника из династии Плантагенетов, Ричарда II (1377–1399), и заморил голодом в темнице.5. Джон Гонт – третий сын Эдуарда III. Его дети от Екатерины Суинфорд специальным парламентским актом были признаны законными. Родство Тюдоров с королевским домом было и через вдову Генриха V Екатерину Французскую, которая тайно обвенчалась с уэльским дворянином Оуэном Тюдором. Многие, однако, подвергали это венчание сомнению и считали ее детей бастардами.6. О мертвых либо хорошее, либо ничего (лат.).7. Дофин – титул наследника престола во Франции.8. Сити – центральная торговая часть Лондона.

fictionbook.ru

Замок на скале читать онлайн — Симона Вилар (Страница 16)

– Успокойтесь, милорды! Дабы вопрос о посольстве не стал яблоком раздора между любезным нашим братом Глостером и вами, дорогой друг и сподвижник, к Якову Стюарту отправится некто иной. Я полагаю, что имя молодого лорда Бэкингема, сэра Генри Стаффорда, не вызовет у вас сомнений…

Когда Бэкингему сообщили о решении короля, он лишь сдержанно поклонился Эдуарду и поблагодарил за оказанную честь. Но его синие глаза, когда он поднял их на короля, таили такую насмешку, что тот едва сдержался, чтобы в последний миг не вспылить. Он долго беседовал с Бэкингемом, обсуждая все детали переговоров и возможных соглашений. Когда же сэр Генри наконец двинулся на Север, сопровождаемый внушительным посольским эскортом, он вез в Шотландию, помимо условий договора, и личное письмо Эдуарда IV к Якову. В этом не было ничего необычного. Но Бэкингему и в голову не могло прийти, что рукой Эдуарда было начертано в самом конце письма. Там значилось:

«Дражайший брат наш Яков!

Я стану молить за Вас Небо и Вы всегда сможете рассчитывать на нашу поддержку, если как можно дольше задержите в своих пределах нашего доброго Генри Стаффорда. А уж коли молодой Бэкингем пожелает навсегда остаться в Шотландии и мы никогда не увидим его, то в Англии никто не наденет траура по этому поводу, мы же сочтем себя Вашим должником вдвойне».

События, что предшествовали появлению герцога Бэкингема в Гнезде Бурого Орала и заставили его стать неожиданным гостем четы Майсгрейвов, заплелись в причудливый клубок непредсказуемых поворотов судьбы, от которых не застрахованы не только простые смертные, но и те, кто вершит историю.

Итак, герцог Бэкингем прибыл в Шотландию.

Волынки стонали и гнусавили так, что Генри Стаффорд едва сдерживался, чтобы не выбежать из зала. Нет, он решительно не мог привыкнуть к душераздирающим звукам любимого инструмента шотландцев. И сейчас, когда у него из-за мигрени раскалывалась голова, эти пронзительные завывания, лязг мечей и дикие выкрики пляшущих горцев вызывали адские мучения.

Отодвинув от себя блюдо с колопсом [Колопс – шотландское национальное блюдо, запеканка из мелко нарубленного мяса с луком.], он откинулся на спинку кресла и устало скомкал салфетку. Тут же откуда-то возник услужливый паж, с поклоном подал сверкающий таз с душистой водой для омовения пальцев, а расторопный стольник тотчас заменил тарелку на чистую. Генри усмехнулся: изысканность обихода двора Якова III странным образом сочеталась с варварскими ухватками вождей горных кланов, чувствовавших себя в королевском замке Линлитгоу столь же непринужденно, как и в диких ущельях Хайленда.

Генри поглядел на короля. Маленький, бледный, с жесткими напомаженными и завитыми в локоны вдоль щек волосами и острым носом, он уже изрядно подвыпил, и глаза его блестели, когда он созерцал дикую «пляску меча» [«Пляска меча» – старинный шотландский танец.], что перед ним демонстрировали воины трех северных кланов. Конечно, Стюарт мог быть доволен: даже старейшины его двора не могли припомнить, чтобы вот так, в танце, сходились вместе члены враждующих семей Мак-Ферсонов, Мак-Интошей и Мак-Кэев. Впрочем, вожди кланов, приглашенные на Рождество, торжественно поклялись не проливать крови, пока не закончится Господне перемирие [Господне перемирие – мир, заключавшийся в дни крупных религиозных празднеств.] и они не вернутся в свои пределы. А пока что их воины плясали среди стоявших вдоль пиршественной залы длинных столов, при свете факелов, среди клубящегося над их головами дыма, который завывавший за стенами замка ураган загонял обратно в трубы, отчего пламя в очаге стонало и приседало, мечась, как затравленный зверь.

Рождество в Линлитгоу пришлось встречать неожиданно. Двор короля направлялся из любимой резиденции короля Якова III, замка Стерлинг, в Эдинбург, как вдруг разыгралась лихая непогода, и пришлось сделать остановку в замке над озером. А поскольку буря и проливной дождь, перешедший в снежную метель, не прекращались, здесь и было решено отпраздновать Рождество.

Правда, это помешало многим знатным лордам, которых Яков заранее пригласил в Эдинбургский замок, принять участие в празднике, зато Линлитгоу стоял на пути у двигавшихся с севера горцев, и теперь на пиру было гораздо больше клетчатых пледов, чем камзолов и рыцарских цепей. Впрочем, Яков до последней минуты слал в Эдинбург гонцов, в особенности когда стало известно, что сам надменный Арчибальд Дуглас, граф Ангус, решил вместе со своим кланом посетить короля на Рождество Господне, но из-за разыгравшейся непогоды от Дугласа не было никаких вестей. Король не мог решить – то ли ему поспешить к своему грозному вассалу с извинениями, то ли обидеться на то, что последний пренебрег его приглашением.

За стенами замка прокатился удар грома и налетел новый неистовый шквал. В окнах задребезжали зеленоватые стекла. Многие стали креститься, и лишь горцы били пятками в пол, отплясывая свой танец, как люди, привыкшие к любым шуткам погоды в своих краях. Под завывание ветра камин вновь дохнул дымом, его клубы взмыли к потолку, где в массивных, подвешенных на цепях люстрах металось колеблемое сквозняками пламя факелов.

Генри невольно потер виски. От головной боли не было спасения, и, чтобы хоть как-то отвлечься, он стал разглядывать длинный полутемный зал с выступающими ребрами стрельчатых арок из грубо отесанного камня. Голые стены замка были в честь праздника украшены гирляндами из лавра, кипариса и темного остролиста с ярко-красными ягодами, который, по поверью, приносит в Рождество счастье и удачу. И тем не менее все казалось пустым, холодным и унылым.

Ах, разве думал он, счастливчик Стаффорд, пэр Англии, родственник короля, что ему придется встречать Рождество при этом несносно скучном дворе! Силы небесные! Он прибыл в Шотландию в конце лета, когда на холмах и в долинах лиловым пурпуром цвел вереск, а теперь уже все пожухло, стало угрюмо-бурым и вскоре вообще скроется под снегом! Да, почетное посольство поистине превратилось в ссылку. А ведь на первых порах все складывалось так хорошо. Он явился в Стерлинг с подобающим эскортом, под звуки труб, облаченный с такой роскошью, о какой в этой дикой Каледонии [Каледония – древнее название Шотландии.] и помыслить не могли. С королем Яковом он держался на равных, но был изысканно учтив, и весьма скоро договор о помолвке наследного шотландского принца Якова и маленькой дочери короля Эдуарда Сесилии Английской был подписан.

Оставались пустяки: решить вопрос о набегах на англо-шотландской границе. Обычно это совершалось быстро и было чистой воды формальностью, поскольку не в силах государей двух соседних королевств остановить не прекращавшуюся уже три столетия войну в Пограничном крае. И вот, когда Генри уже считал вопрос решенным, неожиданно возникли трудности. Яков Стюарт, ознакомившись с условиями договора, вдруг отложил перо.

– Я хотел бы, чтобы в договор был внесен еще один пункт.

Именно этот пункт оказался невыполнимым. Шотландский монарх категорически потребовал, чтобы к его двору доставили в цепях одного из лордов Пограничья – барона Майсгрейва.

– Этот человек творит беззаконие на рубежах. Мои отряды объезжают стороной его владения, ибо нет большей опасности, чем встретиться с его бешеными наемниками. Они гонят прочь всех, кто попробует проехать берегом Лиддела [Река в Пограничном крае.], и преследуют их почти до стен замка Хоуик, словно барон считает весь этот край своей вотчиной. Похоже, что этот лорд вознамерился перекроить границу по своему усмотрению!

После этих слов Бэкингем испытал нечто похожее на гордость за своего соотечественника, однако заметил, что многие места в Пограничном крае все еще считаются спорными землями и владеет ими тот, кто сильнее. Но Яков Стюарт пришел в ярость и заявил, что договор не будет скреплен его подписью, пока разбойника Филипа Майсгрейва не бросят в Толбутскую тюрьму в Эдинбурге, чтобы он сам мог решить его участь. Дело принимало серьезный оборот: из-за какого-то лихого северного барона мог рухнуть мирный договор между двумя королевствами. Генри Стаффорд, стараясь не выказывать раздражения, спокойно возразил:

– Ваше Величество, с таким же успехом вы могли бы потребовать и голову самого Перси. Барон Майсгрейв – верный слуга короля Эдуарда, не раз сражавшийся на его стороне под знаменем Белой Розы. Больше того – известно, что барон оказал своему государю и иные услуги, ибо Его Величество Эдуард IV благоволит к нему и нередко величает своим другом.

– В отличие от вас, милорд, – мелко рассмеялся Яков, но тут же переменил интонацию: – Мое решение непоколебимо! Либо Майсгрейв в цепях, либо наш союз не состоится, и я не поставлю подпись на пергаменте.

В ту пору Генри еще не понимал, что из-за упрямства Якова Стюарта ему придется надолго застрять в Шотландии. Это стало очевидным лишь позднее, когда он написал о нелепом требовании Якова своему королю, а тот, вместо того чтобы возмутиться и отозвать посла, распорядился уладить все полюбовно, но ни в коей мере не задевая интересов Майсгрейва.

Интересы Майсгрейва! Теперь, когда этот барон стал для него ключом от родины, Генри преисполнился негодования. И тем не менее он ничего не мог поделать в сложившейся ситуации. Время шло, и вскоре гордому Стаффорду пришлось отказаться от пышного эскорта, оставив при себе лишь небольшой отряд лучников, а из всего штата прислуги – двух оруженосцев: преданного, но вечно брюзжащего и трусоватого Ральфа Баннастера и Гуго Дредверда, веселого и обходительного, но не знающего меры в женолюбии. Герцог уже дважды заставал его щеголяющим перед шотландскими красавицами в нарядах с плеча своего патрона.

При мысли о шотландских красавицах Генри ощутил новый приступ головной боли. Когда он ехал к незнакомому двору, он мечтал о новых блистательных победах над сердцами северных леди. Но оказалось, что при дворе Якова Стюарта дам практически нет и даже со своей королевой венценосец видится не чаще раза в год. Те же дамы, что состояли в свите сестры Якова принцессы Маргариты, только о том и помышляли, чтобы соблюсти ледяное достоинство, были начисто лишены обаяния, а кокетство считали уделом падших женщин. С мужчинами они держались надменно, а любой комплимент истолковывали как оскорбительную фамильярность. Увы, сегодня, после рождественской мессы, он имел случай в очередной раз убедиться в этом, однако сейчас, когда так трещит голова, ему не хотелось вспоминать об этом досадном инциденте.

Пляска наконец-то закончилась. Горцы были разгорячены, их лица блестели от пота, и Бэкингем, уже давно ощущавший, как стынут ступни в остроносых шелковых туфлях, с некоторым удивлением поглядывал на этих пышущих жаром дикарей в их нелепых клетчатых килтах, с голыми, словно не чувствительными к холоду ногами, обутыми в грубые броги [Броги – кожаная обувь шотландских горцев.].

Едва горцы вновь заняли места за столом, как загремели фанфары и в зал потянулась вереница нарядных лакеев со второй переменой блюд: огромные мясные пироги, туши вепрей с вызолоченными клыками, фазаны, длинные перья которых, подрагивая, свисали с золоченых подносов, молочные поросята в венках из сахарных цветов, изжаренные целиком косули с приправленной пряностями подливой. Главный стольник с самым церемонным видом нарезал мясо для короля, но Яков даже не прикоснулся к пище, продолжая что-то шептать своему фавориту Кохрейну, чья алмазная цепь сверкала ярче свечей на темно-вишневом бархате камзола.

Бэкингем заметил, что оба они поглядывают в его сторону. Да и не только они. Казалось, уже давно не столько пляски горцев, сколько его особа занимает внимание присутствующих. Бэкингем знал – почему. Всему виной это нелепое происшествие после рождественской мессы. Господи, как дики эти люди, как терпят они всех этих низкородных временщиков, подобных Кохрейну, к которому сейчас так льнет король! Их привело в замешательство случайное происшествие во дворе замка – и то только потому, что в нем оказалась замешана графиня Ангус. Словно есть что-то дурное в том, чтобы оказать любезность даме в разгар ненастья!

Сейчас Бэкингем полагал, что у него и в помыслах не было ничего иного. На деле все обстояло несколько иначе. Марджори Дуглас поразила его, едва появившись в церкви святого Михаила, где двор слушал торжественную мессу. Он не знал, кто эта дама, но уже одно то, что она возникла в столь неурочный час, среди пурги и мрака, привлекло его внимание. Генри даже улыбнулся, припоминая то мгновение. Полночь, прекрасный голос с амвона торжественно возгласил:

– Родился Божественный младенец! Славьте сына Божьего, славьте Спасителя и его Пресвятую Матерь!

Вся толпа молящихся в едином порыве опустилась на колени, и мощно зазвучало «Gloria in excelsis Deo» [Слава в вышних Богу (лат.).]. Гремел орган, покрывая торжественными раскатами бешеное завывание ветра. И именно в эту минуту распахнулась тяжелая дверь церкви и под ее своды вступила группа запорошенных снегом людей. В рядах молящихся произошло замешательство, даже певчие в хоре стали сбиваться и оглядываться. Но вновь прибывшие, словно стараясь не привлекать к себе внимания, торопливо осенили себя крестным знамением и, опустившись на колени, смешались с присутствующими.

Среди них была и дама. Плавно ступая, она проскользнула вдоль бокового нефа и опустилась на колени на женской половине. Бэкингем не сразу разглядел ее лицо, он видел только, что она высока ростом и движется величаво и грациозно. Великолепный плащ из серебристой лисы и то, что она осмелилась явиться в разгар службы, указывали, что эта дама вовсе не обычная запоздалая прихожанка.

Генри был заинтригован. Во все оставшееся время службы он не спускал с нее глаз, пока незнакомка не взглянула в его сторону. Она не была так хороша, чтобы сразу потерять голову, казалась чересчур смуглой, но, с другой стороны, рядом со всеми этими бледными, словно изможденные призраки, леди шотландского двора у нее было явное преимущество. И он улыбнулся ей. Дама испуганно опустила веки и поспешила отвести взгляд. Больше она не оборачивалась, хотя Бэкингем неотрывно смотрел в ее сторону. Оруженосец герцога Ральф Баннастер был не на шутку напуган поведением своего господина.

– Ради всего святого, милорд! Вы поступаете по меньшей мере неосторожно. Эти шотландские варвары чуть что хватаются за мечи, в особенности когда так смотрят на их женщин. Умоляю вас…

Но Генри словно сорвался с цепи. Впервые за все то время, что он находился в Шотландии, его ждало приключение, и он ни при каких обстоятельствах не желал от него отказываться.

Когда по окончании мессы продрогшие прихожане потянулись к выходу, королевские гвардейцы потеснили толпу, выкрикивая:

– Дорогу, дорогу Его Величеству королю!

Началась сутолока. Ворвавшиеся в распахнутые створки потоки дождя со снегом загасили факелы. Воспользовавшись темнотой и общим замешательством, Генри протолкался к незнакомке и, мягко взяв ее под локоть, вывел из толчеи на улицу. В темноте она не узнала его и доверчиво взяла за руку, шепнув:

– Это ты, Роберт?

Но они уже были на крыльце, где на них обрушились вихри мокрых хлопьев, и даже если бы Бэкингем и ответил, его слова потонули бы в реве ветра. Поэтому он лишь прижал к себе незнакомку и, прикрывая ее от вьюги, начал увлекать через двор туда, где была небольшая дверь в угловой башне. Дама покорно следовала за ним, закрыв лицо большим капюшоном, пока они не оказались в помещении башни, где было почти совершенно темно.

– Это ты, Роберт? – снова мягко спросила она, и голос ее был столь чарующим, что Бэкингем впервые не обратил внимания на бесконечно раздражавшее его шотландское произношение. В ответ он лишь слегка пожал ее руку и, когда маленькая ручка ответила ему, начал увлекать ее вверх по лестнице.

– Это чистое безумие, милый… – прошептала женщина, но послушно шла следом, пока они не миновали пролет лестницы. Однако здесь, к великому огорчению герцога, горел факел, и дама, неожиданно разглядев своего провожатого, в ужасе отпрянула.

– Кто вы?

Генри любезно поклонился.

– Я тот, кого ваша несравненная красота сразила с первого взгляда.

Женщина, не отрываясь, смотрела на него.

– Англичанин?

– Увы, да. Я всего лишь посланец короля Эдуарда, и, к величайшему моему прискорбию, имя мое отнюдь не Роберт.

Ах, лучше бы он не напоминал ей о ее оплошности, потому что дама, вдруг осознав, что выдала себя, не на шутку испугалась и, пронзительно завизжав, со всех ног кинулась вниз по лестнице! Он попытался ее удержать, но в темноте наступил на шлейф ее плаща, потерял равновесие, и они вместе рухнули вниз и покатились по ступеням, пока не оказались на нижнем ярусе башни. Лежа под Генри, женщина отчаянно визжала, в то время как Генри, ругаясь на чем свет стоит, барахтался, путаясь в ворохе ее юбок и делая безуспешные попытки подняться на ноги.

В этот миг дверь отворилась и громкий голос выкрикнул:

– Марджори!

Кто-то стал поднимать Бэкингема, но он, чертыхаясь, вырвался. Марджори по-прежнему визжала как резаная. Набежали какие-то люди.

– Я убью вас, кто бы вы ни были! – гремел в темноте чей-то голос.

– Лучше помогите даме встать! Она лежит на холодном полу.

Слава Богу, кто-то наконец принес фонарь, где за мутным слюдяным окошком трепетал слабый огонек. При этом скудном освещении Генри увидел рыжеволосого юношу, поднимавшего перепуганную Марджори. Вокруг толпились вооруженные ратники, и на какой-то миг ему стало не по себе.

– Если вы причинили графине хоть малейший вред… – голос юноши сорвался.

– Бог мой, да я только проводил ее через двор, ибо дама стояла одна на ветру, пока ее люди где-то шлялись.

– Да, и затащили в башню! Все англичане развратны, как и их король.

У Генри на языке вертелась ядовитая отповедь насчет короля шотландцев, но он вовремя сдержался. Из тьмы возник брат короля – герцог Олбэни.

– Что здесь происходит?

Он единственный из всех догадался прикрыть дверь, и в башне сразу стало тише. Теперь не приходилось повышать голос, чтобы перекричать рев ветра.

Рядом с Олбэни топтался Гуго Дредверд, оруженосец Бэкингема. В руках у него тоже был фонарь, и он приподнял его, освещая происходящее, а затем тихонько присвистнул, увидев растрепанную, гневно всхлипывающую даму. Именно этот плутоватый посвист вернул Бэкингему присутствие духа.

– Ваше Высочество, эта дама находилась одна в такое ненастье на ступенях церкви, и я взял на себя смелость проводить ее через двор в эту башню, поскольку ее свита была поглощена…

– Неправда! – вскричал юноша. – У графини Ангус было достаточно сопровождающих. И вы ответите за оскорбление ее светлости! Мой кузен Арчибальд Дуглас не мог лично прибыть к королю на празднование Рождества и прислал ее со мною. Поэтому, пока мы здесь, графиня находится под моим покровительством.

Он по-прежнему поддерживал Марджори Дуглас, даже не замечая в пылу, что крепко прижимает ее к себе. Бэкингем нагнулся и, подняв роскошный меховой плащ графини, протянул его ей. Юноша в ярости вырвал плащ из рук англичанина.

– Сэр Роберт, держите себя достойно! – властно проговорил Олбэни.

– Сэр Роберт? – приподняв бровь, переспросил Генри. Он был слишком взбешен, чтобы не воспользоваться возможностью для маленькой мести. Кивком головы указав даме на рыжеволосого юношу, он осведомился: – Так это и есть «милый Роберт»?

Леди Дуглас вдруг слабо вскрикнула и лишилась чувств. Вокруг зашумели, а Роберт Дуглас в ярости бросился на Бэкингема. Для этого ему пришлось освободить руки, и безжизненное тело графини снова оказалось на полу.

Стычку предотвратил Олбэни.

– Милорды, не забывайте, что вы находитесь при дворе короля! А вам, сэр Роберт, я бы рекомендовал заняться кузиной. Что же до его светлости герцога Бэкингемского, то он королевский посол, а следовательно, лицо неприкосновенное.

knizhnik.org

Читать книгу Замок на скале

— 1 — 1

— 1 —

www.bookol.ru

Замок на скале читать онлайн — Симона Вилар (Страница 7)

Теперь же этот безбожник стоял перед Анной, чертыхаясь и клянясь Валгаллой, горными духами и дьяволом, а на лбу его зрела огромная шишка. Минутой позже на крыльце показалась маленькая женщина, гневно сжимающая в руке кочергу. Казалось, она готова снова кинуться на Гарольда, но, увидев новую баронессу, женщина остановилась, отбросив кочергу, и низко поклонилась, а сопровождавшие Анну ратники, сообразив в чем дело, расхохотались.

Анна в первую же их встречу сказала Молли, что собирается сделать ее своей помощницей. Та была ошарашена подобным предложением.

– Почему же вы выбрали меня, госпожа? Ведь вы меня совсем не знаете.

Баронесса оглядела ее убогий домишко с чисто выметенным земляным полом, с обложенным валунами очагом и маленькими, затянутыми бычьим пузырем оконцами. Бедно, но уютно, а котелок над огнем сверкает как новенький.

– Я тебя немного знаю, Молли. Мне говорили о тебе много хорошего.

– Кто же?

Анна не отвечала. На скамье у окна сидела девочка лет пяти, худенькая, в застиранном платьице из холстины. Она очень походила на мать, зато ее длинные, соломенной желтизны волосы были точь-в-точь, как у Патрика. Перед глазами Анны предстала картина: барон Шенли, держащий в руках голову отца девочки.

Молли, заметив, что баронесса пристально смотрит на девочку, почему-то заволновалась.

– Это моя дочь, миледи. Подойди сюда, Патриция.

Патриция! Необычное имя для крестьянского ребенка. Молли напряженно смотрела на баронессу, словно чего-то ожидая. Но Анна промолчала. Зачем этой славной женщине знать, как погиб человек, которого она любила?

Вечером того же дня Молли Джонсон с маленькой Пат перебралась в замок. Гарольд угрюмо поглядывал на нее, но ничего больше не предпринимал. Молли же для Анны оказалась настоящим кладом. Она вскоре сообразила, чего ждет от нее молодая хозяйка, и стала помогать ей во всем. Они подружились настолько, что даже стали делиться секретами.

Молли рассказала госпоже, что ее выдали замуж в тринадцать лет, а в шестнадцать она уже овдовела. Ее мужа убили во время набега, дом сгорел, и ей некуда стало податься. И тогда ей помог один из ратников барона.

– Он был из благородных, хоть и простой наемник. И моя Пат его дочь. Он очень помог нам, но однажды уехал и больше не вернулся. Оливер Симмел говорил, что его убили, упокой, Господи, его душу. Я любила его так, как, наверное, никогда никого не полюблю. Порой мне кажется, что он готов был жениться на мне, хоть я ему и не ровня.

Анна вспомнила, что на этот счет у Патрика были другие планы, но не стала ничего говорить Молли. Только спросила о Гарольде, но женщина вспыхнула:

– О, миледи, у них одно на уме! Только молодой Симмел добр и помогает мне, а эти всего лишь хотят занять место Патрика под моим одеялом. И Гарольд точно такой же.

– Ты не права. Гарольд приходил ко мне и сказал, что у него вполне честные намерения. Подумай, Молли. Он неплохой парень, а женщине надо кого-то любить.

– У меня есть кого любить, – отрезала вдова, глядя на сидевшую у огня с рассеянным видом Патрицию.

У Патрика и Молли родилась странная девочка, задумчивая и мечтательная. В отличие от неугомонной и шумной Агнес Постоялый Двор, она росла тихой и неприметной. Она во всем была послушна, выполняла любую работу с усердием, но ее мысли всегда витали далеко. Оживлялась она, лишь когда вечером все собирались в большом зале и под мерный стук дождя в окна начинались рассказы о бесах, эльфах и привидениях. А поскольку именно Гарольд знал их неимоверное количество, то маленькая Пат питала к светловолосому гиганту куда более теплые чувства, чем ее мать.

Анна надеялась, что со временем такая привязанность девочки к Гарольду заставит Молли благосклонней относиться к преданному поклоннику, который раз за разом получал непреклонный отказ.

Вскоре в Нейуорте случилось происшествие, едва не завершившееся плачевно, но в итоге приведшее к окончанию вражды Майсгрейвов с шотландским родом Баклю и насмерть рассорившее барона с соседями из Норт-Тайна – семьей Доддов.

В некий вечер к стенам Гнезда Орла приблизился внушительный отряд всадников. Филип, узнав, в чем дело, велел немедленно опустить мост, хотя время было уже позднее.

– Это Мердок Додд, самый лихой парень в Пограничном крае. Немало скота угнали мы с ним у наших соседей из-за Тевиота [Тевиот – река в Шотландии.].

У Анны было свое мнение по поводу забав времен юности ее супруга, но она ничего не сказала и, надев единственное нарядное платье с подбитыми лисьим мехом широкими рукавами, с улыбкой вышла к гостям.

«Самый лихой парень в Пограничье» оказался грузным, но необычайно подвижным сорокалетним мужчиной с огненно-рыжей гривой волос. С ним прибыла вся его семья: жена – маленькая, столь же бойкая, как и ее муж, лихо сидевшая в седле по-мужски, двое подростков-сыновей и старшая дочь от первого брака.

Анна разглядела их, лишь когда все они оказались в большом зале. Это были первые гости в Гнезде Орла, и Анне хотелось, чтобы они заметили, как у нее поставлено хозяйство и какой повсюду царит порядок. Однако семейство Доддов если и заметило это, то не подало виду. От них разило конским потом, их сапоги были грязны, и сами они были по шею забрызганы грязью, что, правда, не помешало им обнять и расцеловать Анну и барона словно близких родственников. По крайней мере, это сделали Мердок Додд и его жена Ребекка. Мальчишки же, Питер и Этрик, тотчас плюхнулись за стол и стали вопить, что они невыносимо голодны, и стучать рукоятями мечей по доскам, пока служанки не вынесли еду. И лишь после этого Анна увидела дочь Мердока Урсулу и несколько минут была не в силах отвести от нее глаз.

Никогда ничего подобного она не видела. Девушка была рослой, статной, длинноногой, мужская одежда не скрывала, а только подчеркивала ее фигуру. Все ратники Майсгрейва глядели на нее, словно остолбенев. Урсула казалась очень сильной и гибкой одновременно и, несмотря на женственность, носила на бедре меч столь привычно, что Анна готова была поклясться, что девушка лихо умеет с ним управляться. У нее было несколько грубоватое, но привлекательное лицо и длинные огненно-рыжие волосы, заплетенные в толстую косу.

Но больше всего Анну поразили ее глаза. Она не разглядела их цвета, но ее повергло в изумление выражение жгучей ненависти в них. Глядела она на одну только Анну, а когда Филип, окликнув ее, пригласил к столу, она перевела взгляд, и лицо ее тотчас переменилось, осветившись такой нежностью, что у Анны заныло сердце от ревности.

– Не поприветствуешь ли ты и меня, как моих родных, сэр Филип Майсгрейв? – спросила Урсула, приближаясь к нему бесшумной походкой дикой кошки. Когда же Филип склонился, чтобы коснуться ее щеки, она стремительным движением обняла его и наградила столь страстным и долгим поцелуем, что барону пришлось силой освободиться из кольца ее рук. В зале раздались смешки.

– Ты, я вижу, совсем выросла, Урсула, – сказал Филип, – и кое-чему научилась.

Он хотел обратить все в шутку, и Мердок Додд поддержал его, расхохотавшись во всю глотку. Однако Анне совсем не было весело. Она видела, как растерянно глядит в ее сторону муж, но отвернулась, отдавая приказания слугам.

Додды, видимо, собирались пировать всю ночь. И Филип, кажется, ничего не имел против. Он был оживлен и беспрерывно пил с сэром Мердоком. Анна же была утомлена, к тому же она изнемогала под тяжелым взглядом Урсулы. Ребекка Додд вскоре это заметила и сказала, дружески похлопывая Анну по колену:

– Не волнуйся так, птичка. В Урсуле сидит бес, и, признаюсь, я сама порой не знаю, чего от нее ожидать в следующую минуту. Лучше всего – не обращать на нее внимания.

Это и пыталась делать Анна на протяжении всего ужина, пока свирепый взгляд Урсулы Додд словно прожигал ее насквозь. Леди Ребекка, как могла, пыталась развлечь баронессу, расспрашивая ее, откуда она родом, и поражаясь, как это южанка согласилась стать женой нортумберлендца из Пограничья, или с жаром принимаясь рассказывать, какие набеги совершали они с мужем на владения соседей.

Анна заставляла себя улыбаться, слушая ее, хотя порой ей приходило в голову, что и в самом деле она не сможет прижиться в этом краю нескончаемого кровопролития. Она была уже на шестом месяце, у нее ломило спину, и в конце концов, сославшись на усталость, она отправилась к себе.

Но едва она поднялась в опочивальню, как услышала позади торопливые шаги. Длинный коридор был пуст и едва освещен одиноким факелом, и Анне стало совсем не по себе, когда, оглянувшись, она обнаружила в сводчатом переходе рослый силуэт Урсулы Додд. Девушка приблизилась, глаза ее горели.

– Если бы он не обрюхатил тебя, то женился бы на мне! – с жаром вскричала она. – Все это знали!

Анна горделиво откинула голову.

– Может быть, – ровно отвечала она. – Но вы упустили свой шанс, дорогая, и теперь он принадлежит только мне.

Лицо Урсулы исказила гримаса ярости, и она схватилась за меч. Тогда и Анна неожиданно почувствовала прилив бешенства. Невольно она шагнула в сторону и положила руку на длинную рукоять пылающего факела. В конце концов, что эта безумная особа позволяет себе в ее замке! Анна – истинная дочь воина и готова постоять за себя.

Но Урсула лишь усмехнулась и презрительно кивнула на живот Анны.

– Я так люблю твоего мужа, что не трону тебя, пока ты носишь его дитя. А насчет того, что Филип только твой, это мы еще посмотрим!

Это было как удар тупым концом копья. Анна сдержала себя и, повернувшись к Урсуле спиной, нарочито медленно направилась к себе в спальню. Однако, едва заперев дверь, она без сил опустилась на пол. Давно уже ей не бывало так скверно и страшно.

На другой день, сославшись на недомогание, она не спустилась к гостям, хотя и с трудом сдерживала себя, чтобы не кинуться в зал – проследить за Филипом и Урсулой. Этой ночью Филип не пришел к ней, но Молли поторопилась успокоить Анну, сказав, что Майсгрейв и Додд пили до утра, пока сон не сморил их прямо у стола. Однако Анна помнила последние слова Урсулы.

Филип поднялся к ней лишь после обеда. Увидев измученное лицо Анны, тотчас сел рядом и обнял.

– Милая моя, оставь эти мысли. Мне и самому в тягость нелепая страсть этой девки.

Нелепая страсть! Бог весть что возникло в воображении Анны. Она попыталась вырваться из обнимавших ее рук, но Филип не позволил. Тогда она запальчиво спросила:

– Это правда, что, если бы я не стала твоей женой, ты ввел бы хозяйкой в Гнездо Бурого Орла Урсулу Додд?

Филип изумленно воззрился на нее:

– Думаю, Всевышний оградил бы меня от столь неразумного шага.

– Но вы же друзья с ее отцом, и Урсула хороша собой. Она стала бы достойной спутницей в твоих диких набегах.

Филип на мгновение задумался.

– Кажется, я припоминаю, что ходили слухи о том, что я собираюсь посвататься к Королеве Мидл Марч, но, по-моему, эти слухи распускал сам Мердок Додд. Рыжему псу наверняка этого хотелось, чего нельзя сказать обо мне.

Анна переспросила:

– Королева Мидл Марч?

– Да. Так в шутку прозвали Урсулу оттого, что она красивая девка, ничего не боится и порой в одиночку пересекает границу.

Анна саркастически усмехнулась.

– Ты говоришь – красивая девка. О! К тому же и Королева Мидл Марч. Помнится, ты всегда предпочитал королев.

Филип вдруг уткнулся ей в волосы и засмеялся прямо в ухо. Анне стало нестерпимо щекотно, она начала вырываться, однако муж не отпускал ее до тех пор, пока не доказал, что любит ее и только ее.

Эти три дня, пока шумные Додды гостили в Нейуорте, стали для Анны подлинной пыткой. Ее преследовали взгляды Урсулы, раздражали байки ее отца о том, как Филип любил играть с бойкой Урсулой, когда та еще была девчонкой-подростком.

– Бьюсь об заклад, ты еще тогда завладел ее сердцем! – хохоча, твердил Додд. – Но что поделаешь, ты всегда был любителем южанок. Я ведь помню, как ты ухлестывал за Элизабет Грэй. Еще в прошлом году я был уверен, что твое сердце где-то на другом конце Англии, хотя всегда считал, что лучшей жены, чем моя девочка, тебе не отыскать.

Когда они наконец удалились восвояси, Анна осенила себя крестным знамением. Однако облегчения после этого не испытала. Урсула Додд стала постоянной гостьей Нейуорта. То она являлась с поручениями от отца, то приезжала сама по себе, выдумав причину – что у нее лошадь расковалась, что она натерла ногу стременем и не в состоянии ехать домой. Из уважения к ее отцу и законам гостеприимства Филип принимал Урсулу, оставаясь в рамках обычной учтивости. Анна же так нервничала, что Молли однажды сказала барону Майсгрейву:

– Мой господин, вы хороший друг Мердоку Додду, но вы беспощадны к вашей жене.

Филип попытался успокоить Анну, но разве она сама не видела, что в этой девушке есть какое-то дикое очарование и даже ратники в Нейуорте закатывают глаза и стонут, когда она, гибко и невесомо, как молодая кобылица, проплывает мимо них?

Однако вскоре Урсула неожиданно исчезла. Анна не знала причины, но стала спокойней спать и чаще улыбаться. О том, что случилось с девушкой, она узнала лишь спустя пару месяцев, когда к ним заглянул собственной персоной Мердок Додд. На этот раз он был до странности угрюм и мрачен. На Анну глядел сурово, и она, чтобы не раздражать соседа, поднялась в девичью. В этот час там было пусто, и Анна села у прялки, пытаясь чем-то занять себя, но нитка рвалась в ее пальцах, и она задумалась, глядя в окно, пока не услышала рядом, в соседней сокольничьей, голоса мужа и его гостя.

– Мое сердце разбито, барон, – басил сэр Мердок. – Она ушла из дому, к шотландцам, и теперь живет у Скоттов из Тьюшилоу, что на берегах Ярроу. Люди рассказывают, что вместе с ними она совершает набеги на англичан. Я могу поверить в это. Урсула, когда она в ярости, готова сотворить все что угодно. Но… – Додд замялся. – Говорят еще, что причина этому – ты.

Какое-то время было тихо. Потом Филип сказал:

– Возможно, Мердок, я был несколько резок с Урсулой, но, клянусь небом, она сама вынудила меня к этому. Я запретил ей появляться в Гнезде Орла, ибо это беспокоило леди Анну, а моя супруга в тягости. Тогда она стала искать встреч со мной за пределами замка и, прости мне откровенность, вела себя иной раз не лучше шлюхи.

Однако Додда это не взволновало.

– Ну и что с того, Майсгрейв! Если бы ты хоть раз приголубил ее, она, быть может, и угомонилась бы.

– Не думаю. Да и по правде сказать – этим я мог оскорбить и тебя.

– Ошибаешься. Я не слеп и вижу, что из Урсулы получилась настоящая дьяволица, но если бы она родила от тебя…

Филип долго молчал. Доносились лишь возня соколов да хлопанье крыльев. Анна почувствовала, как гулко бьется сердце. Ее обдало жаром.

– Я люблю свою жену, Мердок, – сказал наконец Филип. – А Урсула, выкажи я к ней хоть малейшую склонность, может наделать много бед.

– Пусть меня повесят, как вора, Майсгрейв, если она без того не доставит тебе множество хлопот. Я слышал, она поклялась мстить, а моя дочь редко бросает слова на ветер. К тому же она теперь со Скоттами, которые как никто умеют нападать неожиданно. Так что послушайся совета, мой мальчик, и удвой стражу на своих границах и на стенах замка.

Филип не преминул внять совету отца отвергнутой дикой красавицы. Теперь он редко бывал в замке, большую часть времени проводя вблизи границы, однако долгое время все оставалось спокойно. И хотя набеги со стороны Шотландии не прекращались, земли Майсгрейва пока оставляли в покое.

Но Урсула Додд действительно не бросала слов на ветер. В начале октября, когда установилась солнечная и сухая погода, Анна отправилась с несколькими служанками в ближний лес, чтобы собрать грибов, а заодно и навестить живущего на опушке дряхлого приходского священника, отца Гудвина. Этот добродушный и разговорчивый старик венчал их с Филипом, когда они прибыли в Нейуорт, и таким образом невольно был посвящен в тайну Анны Невиль. Для пущей безопасности барон запугал отца Гудвина так, что Анна невольно прониклась к нему сочувствием и порой навещала старика. Тот был простым невежественным священнослужителем, и ему льстило внимание бывшей принцессы из рода Ланкастеров.

Едва Анна, оставив Молли, служанок и нескольких стражников собирать грибы на опушке, поднялась в дом отца Гудвина, ее в ту же минуту схватили. Священник, связанный, с кляпом во рту, валялся на полу своей хижины и глухо мычал, глядя, как четверо наемников, оглушив баронессу ударом по голове, вяжут ее по рукам и ногам и засовывают в мешок.

Когда спутники хватились Анны, похитители были уже далеко. Плачущий отец Гудвин рассказал, что молодую леди увезли разбойники-шотландцы. Кроме того, старику показалось, что один из этих головорезов был женщиной.

Филип Майсгрейв, узнав о похищении, словно обезумел. В мгновение ока он собрал своих людей и повел их через границу.

– Я знаю, кто это был, – твердил он. – Скотты с Ярроу!

Это был чудовищный рейд, который долго помнили в Пограничье. Майсгрейв не пощадил никого из Скоттов. Берега Ярроу омылись кровью. Барон искал свою жену, и немало пало невинных жертв, пока он не обнаружил след Урсулы Додд и ее сообщников. И только тогда началась настоящая травля. Скотты из Тьюшилоу вместе с дочерью старого Мердока обрели убежище в святых стенах Мелрозского аббатства. Но даже и это обстоятельство не могло укротить ярости Бурого Орла. Мелроз был аббатством-крепостью, но люди Майсгрейва взяли его неистовым штурмом и захватили Скоттов и Урсулу. Их всех до единого обезглавили тут же, на ступенях церкви, и последней рассталась с жизнью дочь сэра Мердока. До последней секунды она вырывалась из рук воинов, вопя в лицо Филипу, что его жена продана за гроши клану Баклю, кровным врагам Майсгрейва, потому что у нежной южанки в дороге начались роды и она была в таком состоянии, что Баклю сочли, что она уже не жилец на этом свете. Урсула хохотала и кривлялась, изображая, как мучилась в схватках Анна, пока Филип не схватил ее за волосы и, опрокинув на колоду, собственноручно не отсек ей голову.

После этого он отпустил своих воинов в Нейуорт и в одиночку отправился к своим врагам в замок Бракенсом. Он должен был знать, что сталось с Анной. Если она жива, он готов был уплатить любой выкуп. Если же нет… Тогда ему все равно, что с ним сделают Баклю.

Когда он протрубил в рог у стен замка, там поднялось смятение. Филип Майсгрейв! Без отряда! Этот человек или сумасшедший, или здесь какая-то хитроумная ловушка! Почти все население Бракенсома высыпало на стены, а лорд Уильям Баклю велел опустить мост и встретил Майсгрейва на ступенях.

– Я знаю о том, что Скотты продали вам мою жену, – хрипло проговорил Филип. – Я готов уплатить выкуп, какой вам угодно назвать, если вы возвратите мне леди Анну.

– Боюсь, что сейчас это невозможно, – отвечал Баклю, невольно подхватывая Майсгрейва под локоть, потому что барон пошатнулся, но сейчас же вырвал руку.

– Она мертва?

– Нет-нет! Моя жена выходила ее. Хотя в первые часы после того, как эти скоты всю в крови сбросили ее с седла, мы с леди Кэтрин не думали, что она выживет. Роды начались еще в пути, и, смею заметить, если бы моя супруга не была столь искусной врачевательницей, ни ваша жена, ни младенец не увидели бы света грядущего дня.

– Младенец?

Филип едва мог шевелить губами.

– Да. У вас родилась дочь. А сейчас я прошу вас войти в замок. Вас проводят к леди Майсгрейв, барон. Она еще не встает, но, думаю, ей приятно будет увидеть вас. А затем мы обсудим условия выкупа.

И тут случилось то, о чем долго говорили и по ту, и по эту сторону границы.

knizhnik.org

Разное

Photo-ideas.ru - Все, что можно делать с фото

Замок на скале – Симона Вилар — Замок на скале » Книги читать онлайн бесплатно без регистрации

Симона Вилар — Замок на скале » Книги читать онлайн бесплатно без регистрации

Замок на скале читать онлайн — Симона Вилар

Симона Вилар — Замок на скале читать онлайн

Книга Замок на скале читать онлайн бесплатно, автор Симона Вилар на Fictionbook

Солнце в зените

Замок на скале читать онлайн — Симона Вилар (Страница 16)

Читать книгу Замок на скале

Замок на скале читать онлайн — Симона Вилар (Страница 7)

Leave a Reply Отменить ответ