Женщины на войне картинки: Женщина на войне — Российское фото

Женщина на войне — Российское фото

Продолжаем публикацию малоизвестных фотографий времен Второй мировой войны. Сегодня хотим поговорить о женской доле. Они бесстрашно шли в бой наравне с мужчинами, защищая свои семьи, своих детей, свою страну. Обратите внимание, насколько искренние улыбки украшают их красивые лица.

Партизанки, участвовавшие в освобождении Крыма. Поселок Симеиз на южном берегу Крымского полуострова. Источник информации о фото: РГАКФД, архивный номер 0-251062.

Советские девушки-добровольцы направляются на фронт. Лето 1941 года

Девушки 487-го истребительного авиаполка. На фото сидит слева сержант О.Доброва. Надписи на обороте фотографии: «Маша, Валя, Надя, Оля, Таня — девушки нашей части п/п 23234-а». Щигры, Курская область. 29.07.1943

Советская регулировщица на улице освобожденного Выборга. Выборг, Ленинградская область.

Время съемки: 21.06.1944. Автор: Григорий Чертов. Источник: vbgcity.ru.

Советская санитарка оказывает помощь раненому красноармейцу под вражеским огнем.

Женщины-медики делают перевязки раненым в вагоне советского военно-санитарного поезда № 72 во время рейса Житомир-Челябинск. Июнь, 1944. Автор: А. Хлебников. Источник: babs71.livejournal.com.

Две советские женщины идут по площади Павших борцов в Сталинграде. 1943 год. Автор: Эммануил Евзерихин

Девушки-бойцы противовоздушной обороны несут боевое дежурство на крыше дома № 4 по улице Халтурина (в настоящее время — Миллионная улица) в Ленинграде. Справа — Кировский мост (в настоящее время — Троицкий).

Лейтенант 26-й пехотной дивизии армии США общается с советскими девушками-офицерами медицинской службы. Чехословакия. 1945 год

Женщина откапывает тело убитого немцами в Багеровском рву под Керчью. Январь 1942. Автор: Дмитрий Бальтерманц

Гвардии капитан, заместитель командирa эскадрильи 125-го гвардейского бомбардировочного авиационного полка 4-й гвардейской бомбардировочной авиационной дивизии Мария Долина у самолета Пе-2 Мария Ивановна Долина (18.12.1922-03.03.2010). 1944 год

Девушка-военнослужащия из состава советских войск-освободителей Чехословакии в кабине грузовика. Прага, Чехословакия. Май 1945

Санинструктор 369-го отдельного батальона морской пехоты Дунайской военной флотилии главный старшина Екатерина Илларионовна Михайлова (Дёмина) (р. 1925 г.). Источник: soldaty-pobedy.ru. 1944 год. Автор: Евгений Халдей

Летчицы 586-го истребительного авиаполка ПВО обсуждают прошедший боевой вылет у самолета Як-1. Слева направо: лейтенант Галина Павловна Бурдина (за время войны совершила 152 боевых вылета, сбила 3 самолета противника), командир звена лейтенант Тамара Устиновна Памятных (за время войны совершила 205 боевых вылетов, сбила 2 самолета противника), заместитель командира эскадрильи лейтенант Валерия Ивановна Хомякова (сбила один самолет противника, погибла в авиакатастрофе 6 октября 1942 г.

), лейтенант Валентина Лисицина (впоследствии заместитель командира полка). аэродром «Анисовка», Саратовская область. Сентябрь 1942. Источник: altyn73.livejournal.com.

Снайпер 3-го Белорусского фронта кавалер Ордена Славы II и III степеней старший сержант Роза Георгиевна Шанина на праздновании нового года в редакции газеты «Уничтожим врага!». 01.01.1945. Это последнее известное прижизненное фото Розы Шаниной — девушка скончалась от смертельного ранения 28 января 1945 года.

Источник информации о фото: 1. ГБУК АО «Архангельский краеведческий музей»

Пилот 73-го гвардейского истребительного авиаполка младший лейтенант Лидия Литвяк (1921–1943) после боевого вылета на крыле своего истребителя Як-1Б.

Советские колхозники — шестидесятилетняя женщина и ее внучка — убирают урожай в сентябре 1941 года. Источник: Библиотека конгресса США.

Девушки-санинструкторы 6-й гвардейской армии.  08.03.1944. Автор: Борис Вдовенко

Ленинградцы закрашивают надпись на стене дома, предупреждающую об артобстрелах, после окончательного освобождения города от вражеской блокады.

Советские девушки-регулировщицы в Белграде на площади Республики. Справа — здание Народного театра.

Киноактриса Зоя Федорова общается с бойцами одной из танковых частей Красной Армии. На груди актрисы знак «Гвардия» (вероятно, подарок) и орден Трудового Красного Знамени (награждена в 1939 году за исполнение роли Варвары Корнеевны Власовой в фильме «На границе»). Все бойцы вооружены пистолетами-пулеметами ППШ-41.

Женщины ищут уцелевшие вещи среди развалин после немецких бомбардировок Мурманска. Видны уцелевшие после пожаров печные трубы домов.

Регулировщица сержант Аня Караваева на пути к Кенигсбергу. Судя по указателю за ней, до города всего 24 километра.

Девушки-ополченцы готовятся к отбытию на защиту Москвы.

Польские женщины угощают немецких солдат хлебом.

Неизвестные советские девушки-снайперы у блиндажа. На шинелях сержантские погоны, в руках винтовки Мосина с оптическим прицелом ПУ (Прицел Укороченный). Фотохроника газеты «Известия» 1944 года.

Литовские женщины дают воду немецким солдатам.

Пожилая женщина идёт мимо разрушенной церкви города Ронсе. У подножия церкви уничтоженная колонна немецкой техники, в том числе две САУ Marder III.

Советские женщины оплакивают жертв гитлеровцев. Авторское название фотографии — «Жертвы фашисткого террора». Василий Аркашев. 1943

Пленные советские женщины-военнослужащие в Невеле (ныне Невельский район Псковской области). 26.07.1941

Медсестра В. Смирнова на поле боя оказывает помощь раненому бойцу. 1942. Сталинград, район хутора Вертячий

Женщины раздают хлеб советским военнопленным.

Калининская область, СССР. 1942 год

Фотокорреспондент Наталья Боде в Сталинграде. 1943 год.

Жительница освобожденного украинского села и советский солдат. Август 1943. Автор: Семен Фридлянд

Мария Долина, Герой Советского Союза, гвардии капитан, заместитель командирa эскадрильи 125-го гвардейского бомбардировочного авиационного полка 4-й гвардейской бомбардировочной авиационной дивизии.

Девушки-снайперы. Автор: Наталья Боде

Девушки знаменитой 2-й гвардейской Таманской дивизии: медработники, связистки, телефонистки. Фото сделано в двадцатых числах мая 1945 года в Кенигсберге — здесь, внеся свою лепту в захват этой немецкой крепости в результате кровопролитного штурма, Таманская дивизия закончила свое участие в Великой Отечественной войне. Кенигсберг, Германия. Май 1945

Советские летчицы из женского 46-го гвардейского ночного бомбардировочного авиаполка, Герои Советского Союза Руфина Гашева (слева) и Наталья Меклин у самолетов По-2. Одни из самых результативных летчиков советской военной авиации по боевым вылетам. Руфина Сергеевна Гашева (р. 1921) — штурман, за годы войны совершила 848 боевых вылетов. Наталья Федоровна Меклин (Кравцова) (1922–2005) — летчик, 980 боевых вылетов. Звание Героя Советского Союза обеим девушкам присвоено 23 февраля 1945 года. После войны обе закончили Военный институт иностранных языков. В отставку каждая вышла в звании майора. 1945 год. Автор: Иван Шагин

Радистки, партизанки, снайперы и летчицы: женское лицо войны

https://ria.ru/20170502/1493163056.html

Радистки, партизанки, снайперы и летчицы: женское лицо войны

Радистки, партизанки, снайперы и летчицы: женское лицо войны — РИА Новости, 02.05.2017

Радистки, партизанки, снайперы и летчицы: женское лицо войны

Не менее 800 тысяч женщин-воинов Красной Армии боролись наравне с мужчинами на фронтах Великой Отечественной войны. Около 150 тысяч из них были награждены орденами и медалями, более 90 — удостоены звания героя Советского Союза. Героини Великой Отечественной войны — в фотоленте Ria.ru.

2017-05-02T17:23

2017-05-02T17:23

2017-05-02T19:52

/html/head/meta[@name=’og:title’]/@content

/html/head/meta[@name=’og:description’]/@content

https://cdn23.img.ria.ru/images/149316/02/1493160210_0:181:2956:1844_1920x0_80_0_0_1bc8f7fcaaf6bf3ddc8fee46ff2e2ece.jpg

ссср

РИА Новости

[email protected]

7 495 645-6601

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/

2017

РИА Новости

[email protected]

7 495 645-6601

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/

Новости

ru-RU

https://ria.ru/docs/about/copyright.html

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/

РИА Новости

[email protected]

7 495 645-6601

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/

https://cdn24. img.ria.ru/images/149316/02/1493160210_603:215:2956:1980_1920x0_80_0_0_461914015fd23640aba56f34eaba19c9.jpg

РИА Новости

[email protected]

7 495 645-6601

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/

РИА Новости

[email protected]

7 495 645-6601

ФГУП МИА «Россия сегодня»

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/

подготовка к празднованию дня победы — 2017, великая отечественная война (1941-1945), ссср, фото

Женщины в годы войны

БЕЗМЕРНАЯ ТЯЖЕСТЬ НА ЖЕНСКИХ ПЛЕЧАХ

Да разве об этом расскажешь — В какие ты годы жила, Какая безмерная тяжесть На женские плечи легла!..

Михаил ИСАКОВСКИЙ

 

Великая Отечественная война – это история моих родных: прабабушек и бабушек, прадедушек и дедушек, которые «делали» эту историю. История у нашей семьи своя, как, впрочем, и у каждой семьи.

Но есть в конкретных судьбах людей нечто общее, что определяет эпоху – это судьба страны, мое­го народа и, конечно же, моя личная.

Листая семейные альбомы моей семьи, других участников Великой Оте­чественной войны, с которыми я познакомилась, слушая их воспоминания, я узнала, как жили люди в военные годы, какие плоды их созидательного труда питают нашу жизнь сегодня и какой опыт предыдущих поколений мы можем и должны взять с собой в будущее.

Война создала смертельную угрозу всему нашему народу и каждому че­ловеку в отдельности. Тем самым она вызвала огромный подъем энтузиазма и личную заинтересованность большинства людей в победе над врагом. Это стало основой массового героизма,  большого подвига на фронте и в тылу не только мужчин, но и женщин, ил чьи плечи наряду с поддержанием семей­ного очага, воспитанием детей легли непомерно тяжелые заботы об обеспе­чении фронта всем необходимым. А это изнурительный труд на заводах и фабриках, на колхозных полях вместо ушедших на фронт мужчин, это стро­ительство оборонительных сооружений, это дежурства на предприятиях, тушение фашистских «зажигалок», сброшенных на промышленные объек­ты с немецких самолетов…

С первых дней войны началась перестройка жизни страны на военный лад. Определяющей программой деятельности стал лозунг «Все для фрон­та, все для победы!». Война заставила изменить прежний трудовой режим. Увеличился рабочий день, вводились обязательные сверхурочные работы. Президиум Верховного Совета СССР издал Указ «О режиме рабочего вре­мени рабочих и служащих в военное время», который предоставил директо­рам предприятий промышленности, транспорта, сельского хозяйства и тор­говли право устанавливать «как для всех рабочих и служащих предприятий, так и для отдельных цехов, участков и групп рабочих и служащих обяза­тельные сверхурочные работы продолжительностью от одного до трех ча­сов в день». Для лиц, не достигших 16 лет, обязательные сверхурочные ог­раничивались двумя часами в день. Были отменены все очередные и допол­нительные отпуска, их заменили денежной компенсацией.

С первых дней войны коллектив фабрики «Красные Ткачи» стал пере­страивать работу производства с мирного ассортимента продукции на вы­пуск тканей, необходимых фронту. Большинство мужчин с фабрики ушло на фронт, их места пришлось занять женщинам. Уже летом 1941 года свыше 40 женщин-ткачих без отрыва от основной работы прошли краткосрочные курсы и стали помощниками мастеров ткацкого производства.

— Когда началась война, я заменила ушедшего на фронт помощника мас­тера Леонида Голева, – вспоминает Мария Михайловна Шаброва. – На наши хрупкие плечи лег непосильный мужской труд. Тяжелое было время: рабо­тали в две смены по 12 часов. А кроме работы на фабрике, и другие дела нас поджидали. В назначенные по графику часы дежурили у телефонов, чтобы срочно сообщить о возникших во время бомбежек пожарах и других опас­ных ситуациях. Вечерами мы вязали носки и варежки, чистили и сушили картофель, чтобы отправить все это на фронт.

И среди моих родных были женщины, которые выполняли тяжелый муж­ской труд. Так, моя бабушка Клавдия Алексеевна Ускова (в девичестве Ни­колаева) работала трактористкой в колхозе. Зимой их посылали на разработ­ку торфа, валку и заготовку леса. На фабрике работала, заменив мужчин, моя прабабушка Клавдия Николаевна Шавина.

 

Был в годы войны еще один, второй фронт, который назывался трудо­вым. На трудовой фронт направляли, как и на боевой, специальными по­вестками. Всего из Красных Ткачей по повесткам поселкового совета на трудовой фронт было отправлено более 200 работниц фабрики «Красные Ткачи». Под Ленинградом довелось работать в 1941 году Анне Никифоровне Сбытовой.

—      Выдали нам по три буханки хлеба, и мы отправились в путь, – вспоми­нает она. – Нам сказали, что везут нас под Валдай копать окопы и противо­танковые рвы. Везли нас в неприспособленных товарных вагонах, сидели прямо на полу. Никаких нар не было… Трое суток ехали спокойно. А потом начались бомбежки, состав наш разбомбили. Пошли дальше пешком – без питья, без еды… Работали мы на строительстве оборонительных сооруже­ний, работали и в холоде, и в голоде… Очень часто прилетали немецкие самолеты, обстреливали нас, иногда бомбили… В декабре, когда мы уже возвращались домой, наш поезд снова обстреляли немецкие самолеты…

Варвара Никифоровна Прибылова в начале войны тоже работала на тру­довом фронте.

—      Рыли мы противотанковые рвы под Ростовом. Разместили нас в до­мах местных жителей по многу человек. Спать приходилось на полу; в чем работали, в том и спали. Ели один раз в день, получали пайку хлеба в 600 граммов. Работали и на раскорчевке пней, на лесосплаве, в лесу пилили деревья и на плечах таскали их на фабрику, – рассказывает Вар­вара Никифоровна.

На лесозаготовках возле самих Красных Ткачей работала Надежда Ива­новна Шихова. Она вспоминает:

—       Нам была установлена норма – 10 кубометров леса в день на двоих человек (пилили-то вдвоем). Трудно доставались нам эти кубометры, но мы понимали, как они нужны – ведь и фабрика «Красные Ткачи», и располо­женный поблизости спиртозавод отапливались дровами.

Осенью 1942 года в нашем поселке был расквартирован конный полк под командованием полковника А.Г. Каледина, который простоял здесь до весны 1943 года. Бойцы полка разместились в домах и квартирах жителей поселка, лошади были размещены в здании старой школы. Женщины взяли на себя заботу о новых постояльцах: им нужно было помочь постирать бе­лье, приготовить пищу. Это тоже отнимало силу и время.

Зинаида Дмитриевна Савинкова родилась в семье, где было 8 детей. Ро­дители ее работали на льноткацкой фабрике «Красные Ткачи». Туда же в 1939 году устроилась работать мотальщицей и она. Но после начала войны председатель колхоза «Дружба» с центром в селе Кузьминском уговорила ее пересесть на трактор.

—           Учеба была недолгой. Поработала неделю с трактористом, а потом он сказал: все, теперь будешь работать самостоятельно… Так я стала трактори­сткой, – рассказывает Зинаида Дмитриевна. – Работала на тракторе до конца войны. В страдную пору трудились в две смены, работать зачастую приходи­лось и по ночам при свете фар. Трактора использовали на вспашке и севе, с их помощью косили и молотили. Зимой сами ремонтировали технику.

До нашего поселка фронт не дошел, а где-то жители оказались под окку­пацией фашистов. В 14 лет попала в оккупацию одна из наших односельча­нок Зиновия Ильинична Шибаева. Станицу Белая Калитва Ростовской обла­сти, где она жила, немцы захватили 17 июля 1942 года. Зиновия Ильинична рассказывала, что в станице все, кто держал скот, срочно его резали, а мясо солили. Почему-то считалось, что солонину фашисты не отберут.

—           У нас своей скотины не было, но мать все же очень переживала. Она спрятала на чердак наши Похвальные грамоты за отличную учебу, на которых были изображены силуэты В.И. Ленина и И.В.

Сталина. Туда же убрала но­вую книгу «Краткий курс истории ВКП(б)» под редакцией Сталина. Запомни­лись первые постояльцы-немцы. Было жарко, и они ходили в шортах и сапо­гах. Наших жителей, которые не видели подобной одежды, это шокировало -тайком плевались. Однажды немцы зашли в наш дом, увидели покрывало на кровати. Оно им понравилось: «Гут! Гут!» – и разрезали покрывало себе на портянки. Кур стреляли из пистолетов. Когда фашисты узнали, что отец моей одноклассницы Вали Турулиной – командир Красной Армии, они расстреля­ли ее мать прямо на глазах у дочери. Мы старались как можно реже показы­ваться немцам на глаза, – Зиновия Ильинична рассказывала, и я слышала, как дрожит ее голос. Ведь детские воспоминания самые сильные.

— 19 января 1943 года наши войска освободили Белую Калитву. Немцы без боя оставили станицу, укрепившись на правом высоком берегу Донца. Нас от­деляла от них только замерзшая река. Две недели через наши головы летели снаряды. По ночам строчили пулеметы и осыпали крыши домов трассирующи­ми пулями. Каждую ночь горели дома под соломенными крышами. Люди боя­лись спать в домах, крытых соломой. Во дворе нашей избы стояла маленькая домушка, и мы из ее окна наблюдали за своим жилищем, – продолжала рассказ З.И. Шибаева. – Наш дом гореть не хотел: старая солома на крыше преврати­лась в навоз. Однажды крыша задымила чуть-чуть, мы ее погасили. Ночью немцы стреляли из всех видов оружия, словно боялись темноты. С рассветом наступа­ло некоторое затишье. Этим пользовались люди, чтобы принести воды из ко­лодцев, расположенных вдоль Донца, или из реки. Немцы охотились на смель­чаков. Был ими подстрелен и мой брат, когда он нес воду из колодца. Выбивали немцев ударами с флангов. 2 февраля ночью в последний раз вздрогнули наши дома. Это немцы, отступая, взорвали железнодорожный мост…

Живет в нашем поселке еще одна женщина, которую знают все, кто был ранен на войне. Но мало кому известна история ее жизни. Нина Максимов­на Алимпьева родом из Витебской области. Трудилась гам в сельском мед­пункте. Когда фронт приблизился, им посоветовали эвакуироваться на вос­ток. Шли пешком, стараясь укрыться в лесу. Двигались главным образом ночами, днем неистовствовала немецкая авиация. Питались, чем придется. Первый пункт питания для эвакуированных был организован только в Рже­ве, а это примерно 500 километров от Витебской области. Из Ржева их на поезде отправили в Калинин. По дороге поезд несколько раз бомбили, были убитые и раненые. В Калинине пересели на пароход, который отправился вниз по Волге. Высадили с парохода в Угличе, просидели здесь на берегу три дня. За это время накормили их лишь один раз. Потом подошла баржа, на которой эвакуированных повезли дальше, в Горький. Нина Максимовна покинула баржу в Ярославле, потому что поблизости, в селе Козьмодемьян-ском, жил ее дядя. Альмпьева прибыла в Ярославль 20 августа 1941 года, а уже с 25 августа начала работать хирургической сестрой в поликлинике де­ревни Ноготино. Все раненые, что поступали сюда с фронта, проходили че­рез ее золотые руки. О судьбе своей семьи Нина Максимовна долгое время ничего не знала. Потом стало известно, что ее мать с пятью братьями и сес­трами угоняли в Германию, они вернулись домой только осенью 1945 года. А сама Нина Максимовна так и осталась жить в наших местах.

Да, нелегко было им, молодым и не очень молодым женщинам выпол­нять тяжелую мужскую работу, сознание своего долга перед Родиной при­давало им силу и энергию для преодоления всех трудностей. Самоотвер­женный труд женщин, внесших весомый вклад в общее дело разгрома вра­га, был отмечен высокими правительственными наградами. Так, в апреле 1944 года лучшие ткачихи были награждены: орденом «Знак Почета» -А.П. Тятенкова, медалью «За трудовую доблесть» – Н.С. Федорова, меда­лью «За трудовое отличие» – Н.М. Волнухина. Более 200 рабочих, инже­нерно-технических работников и служащих фабрики «Красные Ткачи» удостоены медали «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941 – 1945 гг.».

Женщины военной поры испытали в своей жизни все: непосильный труд в тылу, унижение в оккупации. Однако, несмотря на все тяготы и ужасы войны, они остались добрыми и заботливыми матерями, любящими жена­ми, ждущими своих мужей, верными и преданными своей Родине.

Наталья УСКОВА, выпускница Красноткацкой средней школы (под руководством учителя А.В. Вевель)

женщины Великой Отечественной войны на #СтраницахПобеды — РТ на русском

8 марта было объявлено выходным днём в 1965 году. СССР отметил 20-летие победы в Великой Отечественной войне указом, который, в частности, посвятил этот праздник героизму и самоотверженности женщин на фронте Второй мировой и в тылу. Кем были эти женщины и что составляло их жизнь в те трагичные четыре года — в статье проекта RT #СтраницыПобеды.

В разные годы Великой Отечественной войны в рядах Красной армии сражались, по разным оценкам, от 490 тыс. до 1 млн женщин. Среди них были и изначально военнообязанные (медики, служащие гражданской авиации и другие), и те, кого мобилизовали после громадных потерь 1941—1942 годов.

Хотя женщины встречались и в войсках других стран, только в СССР они принимали участие в боевых действиях на массовой основе: пикировали на бомбардировщиках, водили танки, создавали огненную завесу в ПВО, ходили в разведку, были моряками и снайперами. 80 тыс. из них стали офицерами. Около 100 женщин получили звание Героя Советского Союза, большинство посмертно.

Когда началась война, чуть ли не каждая вторая добровольческая заявка была подана женщиной. Но массовый призыв начался только весной 1942 года. Изначальной целью добровольной мобилизации было заменить мужчин на тех местах, где их можно заменить (например, связисты, механики и водители), чтобы те, в свою очередь, смогли отправиться на поле боя.

К женщинам, по словам автора ряда книг, доктора исторических наук Нины Петровой, предъявлялись более строгие требования: здоровье, возраст, отсутствие детей, членство в комсомоле, образование не ниже пяти классов. Михаил Калинин, председатель президиума Верховного совета СССР, писал: «Мужчин не выбирали, закидывали невод и всех мобилизовывали, всех забирали… Я думаю, что лучшая часть нашей женской молодёжи пошла на фронт».

• Лётчицы 586-го истребительного авиационного полка Лиля Литвяк, Катя Буданова, Маша Кузнецова (слева направо) у самолёта Як-1. Они провели 125 воздушных боёв и сбили 38 самолётов
• РИА Новости

Появились уникальные боевые формирования: женская добровольческая стрелковая бригада, женская рота моряков и многие другие. В их числе знаменитый 46-й гвардейский ночной бомбардировочный полк, созданный легендарной Мариной Расковой, в котором все должности: от механиков и техников до штурманов и пилотов — были заняты женщинами.

Немцы прозвали 46-й гвардейский «ночными ведьмами»: все боевые вылеты проводились после заката, и для дальнейшей маскировки заходящие на цель пилоты выключали моторы своих По-2. Шум планирующего биплана ассоциировался с «шуршанием ведьминой метлы».

При этом По-2, пилотировавшийся и в других частях, был классическим кукурузником, в который не всегда помещался парашют, и многие пилоты, попав под огонь противника, сгорали в нём заживо.

Екатерина Дмитриева, внучка пилота Екатерины Федотовой из 125-го гвардейского бомбардировочного, тоже созданного Расковой, рассказала проекту #СтраницыПобеды, что, чтобы попасть в полк, девушкам нужно было иметь 1 тыс. часов налёта. Однажды Федотовой пришлось сажать самолёт, у которого отказал мотор и была не сброшена бомба. О том, как прошла эта посадка, вы можете послушать в нашем подкасте.

• Группа девушек-снайперов, добровольцев Красной армии. 2-й Прибалтийский фронт
• РИА Новости
• © Владимир Гребнев

Во время войны была создана Центральная женская школа снайперской подготовки, которая провела семь выпусков, подготовила 1061 снайпера и 407 инструкторов снайперского дела. Многие женщины, впрочем, обучились снайперскому делу прямо на фронте, как Людмила Павличенко, ставшая легендой ещё при жизни: считается, что она уничтожила более 300 бойцов противника.

#КрЗвезда45 За последние десять дней отважные советские девушки истребили свыше 80 гитлеровцев и уничтожили пулемётную точку врага. pic.twitter.com/reJtyvVsqp

— СовИнформБюро (@InformBuro_1945) March 6, 2020

Путь снайпера зачастую был короток. Елена Саенко окончила школу снайперов в июне 1943 года, а погибла в октябре того же года, успев за это время довести свой личный снайперский счёт до 48. Ей было 19 лет.

Обычно воодушевлённая и энергичная, в одном письме матери она всё-таки проговорилась: «Я сейчас спала, но, проснувшись, я узнаю, что я во сне так плакала, что вот на протяжении всего письма до сих пор болит грудь, но ты не подумай, что я наяву в действительности плачу. Нет, иногда такое моральное состояние человека бывает, что чёрт знает куда и делся бы».

• Санитарка перевязывает раненого во время уличного боя. Сталинград, декабрь 1942 года
• РИА Новости
• © Георгий Зельма

Быть на фронте значило не только принимать участие в боевых действиях. Войска связи, бытовые отряды, водители и медицинские работники рисковали не меньше. Те же госпитали представляли собой регулярные мишени для войск противника, даже если госпиталь находился за линией соприкосновения. Сохранилось следующее письмо, написанное в 1945 году медсестрой своей сестре Татьяне:

«Снаряд попал прямо в полевой госпиталь-палатку. Хирурга и раненого солдата убило сразу. Меня с ранением в живот и без ноги подобрали санитары. Сейчас готовят к операции. Не знаю, выживу ли. Ты не плачь обо мне, я счастлива, что как хирургическая сестра спасла от смерти много бойцов. Поздравляю тебя с победой, теперь уж совсем скорой. Может, моё письмо получишь в день Победы. Прощай, родная! Больше писать не могу, страшная боль. Прощай. Твоя Нюра».

Всего по линии Красного Креста, как пишет Нина Петрова, на санитарную службу Красной армии пришли 300 тыс. медицинских сестёр, 300 тыс. санитарок, свыше 500 тыс. сандружинниц местной противовоздушной обороны. До 41% всех врачей на фронте составляли женщины.

• © Центральный музей Вооружённых сил Российской Федерации

Сложно осветить все стороны, в которых женщины проявили себя на фронте, в том числе в партизанских и подпольных отрядах, действовавших на оккупированных территориях. Нельзя забывать и о тех, кого угнали на принудительные работы в Германию и другие страны.

Но также важно помнить, что дома, в тылу, женщины заменили ушедших на фронт мужчин на сложных и тяжёлых работах: изготовление боеприпасов, лесоповал, даже добыча угля и многое другое. В сельском хозяйстве практически трудились одни только женщины. Приходилось выживать в условиях бесконечного дефицита, инфляции, зачастую ручного труда: «Всё для фронта!»

• © Центральный музей Вооружённых сил Российской Федерации

Нина Петрова отмечает, что более-менее полное признание подвига тыла произошло не раньше 1965 года: «Готовились торжественно отмечать 20-летие Победы, и Леонид Брежнев сделал торжественный доклад. В нём он сказал, что если на одну чашу весов положить подвиг мужчин на войне, а на другую — труд женщин на фронте и в тылу, то эти чаши уравновесились бы. Это была высокая оценка. Все СМИ воодушевились, начали отыскивать забытых героинь, приглашать выступать, тот год стал переломным».

И всё же женщины, где бы они ни находились и какую бы тяжелую работу ни выполняли, всегда думали в первую очередь о своих любимых: ждали домой и ненавидели войну.

Присоединяйтесь к #СтраницамПобеды в Facebook, на YouTube, в Instagram, во «ВКонтакте» и следите за почасовой хроникой последних месяцев войны в Twitter. Также вы можете написать письмо ветеранам в проекте #ПочтаПобеды.

Женщины-медики в Великой Отечественной войне

Отдельно отметим огромный вклад женщин-медиков, которые, несмотря на все ужасы войны, не опускали руки и помогали спасать жизни. Это и беспримерный подвиг санитарок, санинструкторов и сестер, спасавших раненых на полях боев, и огромный труд врачей во фронтовых госпиталях и в тылу.

Сотни тысяч женщин были призваны в военно-медицинские учреждения санитарной службы Советской Армии. По линии Красного Креста 300 тысяч женщин получили специальности медицинских сестер, столько же — санитарок, свыше 500 тыяч — сандружинниц местной противовоздушной обороны.

За свой труд многие женщины-медики получили звание Героев Советского Союза, в том числе и посмертно.  Ими стали Гнаровская Валерия Осиповна, Кащеева Вера Сергеевна, Константинова Ксения Семеновна, Кравец Людмила Степановна, Самсонова Зинаида Александровна, Троян Надежда Викторовна, Шкарлетова Марина Савельева, Пушина Фаина Андреевна, Цуканова Мария Никитична, Щербаченко Мария Захаровна и многие-многие другие.

Давайте вспомним некоторых из них. И не будем забывать, что на защиту Отечества поднялись все народы бывшего Советского Союза.

Бывшие солдаты с благодарность вспоминают сестренок, которые выволакивали их, раненых с поля боя, выхаживали в медсанбатах и госпиталях, сражались с ними рядом в одном строю. Иосиф Уткин посвятил свое стихотворение медсестре:

Когда склонилась надо мной
Страданья моего сестра, —
Боль сразу стала не такою:
Не так сильна, не так остра.
Меня как будто оросили
Живой и мертвою водой,
Как будто надо мной Россия
Склонилась русой головой!

Большой вклад в Победу в Великой Отечественной войне внесли Казахстанские медики. Так же, как солдаты и офицеры, они — хирурги, терапевты, санитарные врачи, эпидемиологи, фельдшеры, медсестры –  стойко переносили все тяготы, рисковали жизнью и спасали сотни и тысячи раненных. Около двух тысяч казахстанских медиков участвовали в войне.  Более 1500 выпускников КазНМУ ушли на фронт, 380 из них не вернулись с поля боя. Среди казахстанских военных врачей немало женщин.

•  Татьяна Павловна Денягина после окончания мединститута  в 1942 году начала службу в должности хирурга-ординатора полевого передвижного госпиталя 1-ой линии 59 армии на Волховском фронте. Во время ожесточенных боев шел такой поток раненых, что оперировали сутками. Татьяна Павловна вспоминала на кафедре, как однажды она вышла из операционной  подышать ночью свежим воздухом, а стоять не было сил, спать хотелось смертельно. Она зашла в первую попавшуюся палатку и рухнула, уснула. Ее долго искали, но она проснулась сама… в «мертвецкой». Рассказывала она это со смехом и со слезами на глазах. Вспоминала она о том, как попала с другими медиками в окружение, две недели они ходили по лесу голодные. Ослабленная и истощенная,  сама лечилась в госпитале после выхода из окружения. Конец войны Татьяна Павловна встретила в Праге в звании капитана.

• Маншук Маметова родилась в 1922 году в Урдинском районе Западно-Казахстанской области. Когда началась Великая Отечественная война, Маншук училась в медицинском институте и одновременно работала в секретариате Совнаркома республики. В августе 1942 года она добровольно вступила в ряды Красной Армии и отправилась на фронт. В части куда прибыла Маншук, ее оставили писарем при штабе. Но юная патриотка решила стать бойцом передней линии, и через месяц старший сержант Маметова была переведена в стрелковый батальон 21-й гвардейской стрелковой дивизии. Маншук погибла в бою за честь и свободу родной страны, когда ей шел двадцать первый год и она только что вступила в партию. 1 марта 1944 года Указом Президиума Верховного Совета СССР старшему сержанту Маншук Жиенгалиевне Маметовой посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Женщины-медики со всей нашей огромной страны шли на фронт и самоотверженно трудились во имя Победы.

•  Ефросинья Меркурьевна Леонова. В октябре 1941 года 260 девушек добровольно ушли на фронт из Челябинской фельдшерской школы. Маленькая хрупкая Фрося выносила по 15 – 20 человек за бой, делала перевязки, переправляла ближе к санитарному обозу . За бои под Сталинградом получила первую медаль « За отвагу « в приказе командир дивизии объявил : «За спасение 162 раненых бойцов и командиров…». Храбро шла Фрося по землям Белгорода, Харькова, Полтавы, Кременчуга, Знаменки – за эти бои у нее остались благодарности Верховного Главнокомандующего и вечная благодарность спасенных ее воинов. В боях получала ранения, но после госпиталя всегда возвращалась в свою роту. 9 Мая 1945 года встретила в Праге. В день парада Победы в Москве, старший сержант Леонова шла в колонне храбрых, мужественных бойцов и командиров 1-го Украинского фронта, грудь ее украшали боевые медали и 2 ордена Красной Звезды.

Ее дороги подвигами мерьте,
Всегда на самой линии огня, 
Быть может, полк она спасла от смерти, 
Себя в боях нисколько не храня. 

•  Ирина Анатольевна Благина — санинструктор третьего партизанского отряда «Мстители». Трудная, необычная судьба, судьба настоящего героя, мужественного, самоотверженного человека. У нее черная орденская книжка, орденом Отечественной войны 3 степени за номером 793552 награждена посмертно – 24 марта 1945 года в районе города Зорау (Польша) разрыв артиллерийского снаряда сразил Ирину – но судьба решила иначе – она осталась жива. Более 4.000 км прошла эта девушка с косичками с партизанами по тылам врага, появляясь там, где их никто не ждал, сеяли панику, ужас, уничтожали технику и живую силу противника. Все прошла и осилила, не теряла присутствие духа. Мужество и бесстрашие в бою – норма поведения. Ирина была не только санинструктор, она ходила в разведку, участвовала в 14 крупных операциях. Девушки партизанки показывали героизм, стойкость и бесстрашие. После ранения Ирина стала санинструктором 2-го стрелкового батальона 72-ой морской бригады – участвовала в освобождении Польши. Возмужала, окрепла, а глаза остались добрые, озорные. Ее посчитали убитой, подобрали санитары и 1,5 месяца Ирина была без сознания. 8 мая девушка пришла себя, стала вспоминать свое имя, друзей, дом. Дело пошло на поправку. Гуляя по городу с группой выздоравливающих Ирина попала на братское кладбище и вдруг среди погибших увидела свое имя. 15 мая 1945 года пришло письмо в Свердловск от живой Ирины, а через несколько месяцев Ирина с мамой пришли в военкомат за орденом, которым ее наградили посмертно. Есть на форме партизанки медали «Партизан Отечественной войны», «За оборону Советского Заполярья»,…
•  Надежда Федоровна Понаморева – хирург–солдат с необыкновенными руками, руками, возвращающими жизнь, руками – которым нет цены! В июле 1943 года она прибыла на Калининский фронт, госпиталь для легкораненых – старший лейтенант Пономарева, врач-ординатор хирургического отделения. Про нее говорили, Надежда не даст умереть, поставит на ноги, поможет нам отомстить фашистам! Фронтовой госпиталь не стоит на месте, он двигается вслед за фронтом. Под Ленинградом ее наградили орденом Красной Звезды за самоотверженный труд, за воинский подвиг, за бесстрашие. На территории восточной Пруссии еще один орден Отечественной войны второй степени. Домой от Надежды приходят письма: «наступаем, идем вперед, гоним врага, мы победим!». На территории Германии госпиталь был прямо на передовой, бои шли жестокие, раненых было очень много, операции проводились прямо под вражеским огнем. Земля трясется от взрывов, но хирург Пономарева стоит у стола, как в белоснежной операционной. Три дня и три ночи не отходила от операционного стола Надежда, оперировала, перевязывала, отправляла в тыл. И только с последним грузовиком с ранеными уехала в тыл. Весна 1945 года. Вот-вот конец войне, а в операционной этого никто не видит. Война закончилась, а хирург Пономарева сражается за жизнь воинов. Только в 1946 году сняла военный мундир Эта удивительная женщина.
•  Алевтина Николаевна Щербинина — уроженка Верещагино. 23июня 1941 года призвана в армию. На передовой Аля пробыла очень недолго, попала вместе с санитарной машиной и ранеными в плен. Попала в лагерь. Но и в этих адских условиях как могла, облегчала жизнь и страдания людей. В лагере вошла в руководство тайной организации. Каждое утро она делала обход больных, все очень ждали ее, ее новостей, ласки, доброго слова, поддержки. Руководство лагеря считало Флю неблагонадежной и непригодной к работе, поэтому ее отправили в местную больницу, лечить больных тифом. В больнице девушка познакомилась с подпольщиками и стала помогать им, она доставала для партизан лекарства, а партизаны приносили в больницу листовки, готовили ее побег. Побег удался, и Алевтина попала в партизанский отряд – ее любили, знали и уважали в отряде. Работая день и ночь, участвуя в походах на выполнении заданий, никогда не унывала. Через всю жизнь пронесла эта добрая, с необыкновенной судьбой женщина, прекрасные слова о нужности и полезности людям. Это был ее девиз на войне.

Юлия Друнина писала:

Я ушла из детства в грязную теплушку,
В эшелон пехоты, в санитарный взвод.
Дальние разрывы слушал и не слушал
Ко всему привыкший сорок первый год
Я пришла из школы в блиндажи сырые,
От Прекрасной Дамы в «мать» и «перемать»,
Потому что имя ближе, чем Россия,
Не смогла сыскать.

Вечная им слава и наша благодарность! 

Информация из открытых источников:

http://school136.perm.ru/1945/2005/136-2/women.htm

http://www.evrika.ru/show/481

http://yana-kharko.narod.ru/istoria.htm

http://kaznmu.kz/rus/9-%D0%BC%D0%B0%D1%8F-%D0%B4%D0%B5%D0%BD%D1%8C-%D0%BF%D0%BE%D0%B1%D0%B5%D0%B4%D1%8B-%D0%B2-%D0%B2%D0%B5%D0%BB%D0%B8%D0%BA%D0%BE%D0%B9-%D0%BE%D1%82%D0%B5%D1%87%D0%B5%D1%81%D1%82%D0%B2%D0%B5/

http://el.kz/m/articles/view/content-3625

Трагедия любви на войне

Мария Степановна Дёмина (1923-2011) была участницей Великой Отечественной войны. Свою историю она держала в тайне 67 лет. Ничего, кроме основных дат и общеизвестных фактов, не знала даже её дочь. Сначала Мария Степановна молчала, чтобы уберечь себя и близких, а потом уже — по привычке. И только незадолго до смерти Мария Степановна рассказала о своей единственной любви, которая закончилась трагически, едва успев начаться. Счастливый и радостный июнь 1941 года. Выпускной бал в Сещинской средней школе. Юные сердца не чувствовали приближающейся беды. Маше Дёминой исполнилось 18 лет, у неё были большие планы на будущее: девушка мечтала поступить в Рославльское медицинское училище, а потом — стать хорошим врачом. Она была младшей в семье, только ей посчастливилось получить среднее образование.

Радость и праздник закончились в одно мгновение. 22 июня разбило все надежды. Немцы за короткий срок оккупировали Орловскую область, готовились захватить Москву. Самолеты люфтваффе базировались на Сещинском аэродроме. По всей округе были расквартированы немецкие войска, находились они и в селе Струковка, где жила семья Дёминых. Вначале немцы вели себя уверенно и спокойно, они чувствовали свою силу, ведь старики и женщины не могли дать достойный отпор, а партизанское движение ещё только разворачивалось. Захватчики думали, что война быстро закончится, и зверств против местного населения ещё не чинили, поэтому в жизни мирного населения в 1941 году мало что изменилось. В Струковке она шла своим чередом.

Местные жители работали в поле, занимались домашним хозяйством, а по вечерам частенько собирались у кого-то дома и устраивали посиделки с играми и танцами. Молодость брала своё, и немецкие военные вскоре присоединились к ним. Сельчанам было страшно проводить время с немцами, но и отказываться от этого было опасно, поэтому довольно скоро это стало восприниматься как нечто вполне обычное.

На один из таких вечеров подруги уговорили прийти и Марию. Немцы принесли патефон, и все веселились под русскую и немецкую музыку. Крутили пластинки с советскими песнями и вальсами Штрауса. Мария, самая юная, сидела в уголке, и ей очень хотелось танцевать. Девушка легко и красиво вальсировала, но не было свободного партнёра, и она уже собиралась уходить. Но тут дверь распахнулась, и появился ОН, немецкий лётчик.

Это действительно была любовь с первого взгляда. Два незнакомых человека стояли и смотрели друг на друга, боясь пошевельнуться. Молчание прервал офицер, много раз повторив слово «gut», что означало «хорошо». Он попросил своего друга-переводчика (тот был румыном) снова поставить пластинку с вальсом. Зазвучала музыка, и молодой человек галантно пригласил Машу на танец. Потом несколько раз подряд заводили эту же пластинку, а пара кружилась и кружилась в вальсе, словно вокруг никого не было. Когда вечер подошёл к концу, немец пошёл провожать Марию.

Всю дорогу лётчик пытался завести разговор. Из быстрой и сбивчивой речи Мария поняла, что его зовут Арнольд, что он из состоятельной семьи, что у себя на родине он занимался живописью и хотел посвятить ей всю жизнь. Немец говорил, что совсем не хочет воевать, но он военный человек, вынужден выполнять приказы. Постоянно повторял, что Маша — самая необыкновенная девушка.

Мария молча слушала своего спутника. И только открывая калитку, она тихо сказала по-немецки «до свидания». Из окна дома девушка видела, как Арнольд постоял ещё около забора, а затем побрёл по дороге, насвистывая знакомую им обоим мелодию. Машу переполняла радость пылкой юношеской влюблённости.

Но отец быстро вернул девушку на землю. Реальность была безжалостна. «Он же немец! Ты это понимаешь?» — кричал отец. Марии было запрещено не только встречаться, но и смотреть в сторону немецких военных. О танцах и посиделках тоже речи не могло быть. Маша понимала, что отец совершенно прав, поступая так, но сердце её разрывалось на части. И девушка стала пленницей собственного дома.

Подруги говорили, что Арнольд несколько дней подряд приезжал на вечеринки, сидел там где-то полчаса, а потом вставал и уходил якобы по неотложным делам. А потом и вовсе перестал ездить. Видимо, понял, что Мария больше не появится.

Маше очень хотелось увидеть Арнольда хотя бы издалека. И вскоре ей представился такой шанс. Жарким летним днём Арнольд вместе со своим другом-переводчиком Даниилом показался на пороге дома Дёминых. Мария с отцом в это время работали в саду. Даниил, поздоровавшись, сказал, что офицеры собираются организовать пикник и для мяса им нужна зелень. Отец приказал Маше идти в огород, а сам остался с немцами. Когда Мария ушла, лётчик стал с помощью друга убеждать отца, что лично он русским не враг. Он взял две спички и сказал: «Одна спичка — Гитлер, а вторая — Сталин! Пусть они сами встретятся и сломают друг другу головы!». При этом он отломил головки у спичек: «А русские и немецкие народы ни в чём не виноваты и должны жить в мире». Ещё он рассказал, что его родители имеют две фабрики и от России им ничего не надо. И в конце — что у него к Маше самые чистые намерения. Отец слушал Арнольда и желал только одного, чтобы немцы скорее покинули его дом. Он очень боялся, что этот разговор могут услышать соседи. Вернулась Мария с зеленью. Отец передал её немцу со словами: «Если вам действительно так дорога Маша, не приходите сюда больше, иначе вы нас погубите!». Арнольд побледнел, долгим взглядом посмотрел на девушку, словно стараясь запомнить каждую черточку её лица, потом на отца, кивнул головой, по- военному отдал честь и ушёл. Больше у их дома он не показывался.

В один из вечеров в форточку Маши залетел бумажный самолётик. Маша развернула его и увидела письмо на немецком языке, написанное мелким почерком. Девушка быстро спрятала его в передник, пока никто не увидел. Ночью, когда все уснули, она тихонько вышла в сени и со словарём прочла письмо.

Арнольд признавался Маше в своей любви, говорил, что ждал такую, как она, всю жизнь. Лётчик одновременно благодарил войну, познакомившую их, и проклинал её же за то, что сделала влюблённых врагами. Говорил, что Маша всегда с ним — во сне, в душе, в полёте. Арнольд верил, что эта безумная война скоро закончится и они всё-таки смогут быть вместе. Он написал о Маше своим родителям и просил их дать разрешение жениться на ней. В конце письма говорилось, что на следующий день он отправляется на боевое задание. А после возвращения он ждёт её ответа. Маша перечитала письмо несколько раз и сожгла, чтобы его случайно никто не нашёл. Девушка чувствовала, что, не будь Арнольд немцем, она бы ушла за ним хоть на край света. Но он всё же немец, он враг, а значит, их счастье невозможно. Мария не смогла об этом написать и решила дождаться личной встречи и объясниться.

Прошёл день, другой, неделя. Никаких вестей от любимого не было. Маша изо всех сил гнала от себя дурные мысли, но они переполняли её разум. На восьмой день к дому Дёминых пришел Даниил. Маша, забыв об осторожности, выбежала к нему и хотела уже начать расспрашивать. Но, увидев его глаза, всё поняла. — Погиб? — Да. Сбили семь дней назад…

Когда партизанское движение активизировалось, жизнь в селе стала почти невыносимой. Особенно это сказалось на семье Дёминых. Их дом находился на краю села и был первым, куда стучали званые и незваные гости — как русские, так и немецкие. Семья оказалась между двух огней. Почти три года Дёмины спали в верхней одежде, чтобы в любую минуту можно было покинуть жильё. Под покровом ночи раненые русские солдаты приходили и просили помощи, и семья укрывала их от немцев. А немцы, будто чуя неладное, постоянно обыскивали дом. Обычно раненые и партизаны не задерживались дольше, чем на пару дней, они понимали, насколько рискует семья. От одного из них Маша узнала, что Даниил ушёл к партизанам.

Однажды немцы пришли настолько неожиданно, что Дёмины не успели отправить партизана в лес. Искать место для укрытия уже было поздно, и солдата пришлось зарыть в стоге сена. Случившееся дальше можно назвать только чудом: немцы, обыскав весь дом, подошли к стогу и вилами стали его колоть со всех сторон. Ничего не нашли и покинули дом. Через несколько минут Дёмины отрыли солдата, он сказал, что несколько раз вилы прошли в сантиметрах от его тела, едва не задев.

В октябре 1943 года Мария ушла добровольцем на войну. Она служила в войсковой части п/п 33803. В банно-прачечный отряд попали девочки из разных городов и сёл. Отряду нужно было обстирывать всю армию и управлять лошадьми. Мы привыкли видеть одну войну, где есть враг, стрельба, взрывы снарядов и бомб, рукопашные схватки, но была ещё и другая война — тяжёлая работа изо дня в день, с утра до ночи: стирка, сушка, глаженье, штопка, чтобы наши бойцы могли бить врага. .. Кожа на руках у девушек огрубела и растрескалась. Но тогда никто об этом не думал: всеми силами нужно было избежать заражений и инфекций в армии. За самоотверженный труд Марии Степановне командование неоднократно объявляло благодарность.

Банно-прачечный отряд следовал за боевым подразделением, входившим в состав 2-го Белорусского фронта. Шли на Пруссию. Победу Мария Дёмина встретила в Кёнигсберге.

Домой Мария Степановна вернулась только в августе 1945 года. После войны начался страшный голод. Сказалось также, что Струковка долгое время была оккупирована немцами. СМЕРШ «перетряс» каждого жителя на предмет пособничества врагу. Все были запуганы, и никто лишний раз не хотел говорить о военных годах.

Мария Степановна работала в сберкассе в Сеще, потом в Дубровке. Родила дочку Валентину. В 1953 году Мария окончила курсы «роковских медсестёр» и стала медработником, как всегда мечтала. Работала в организационно-методическом отделе Дубровской центральной районной больницы медицинским статистиком. Стала отличником здравоохранения. Она до последнего дня своей жизни изо всех сил помогала семье. Замуж Мария Степановна так и не вышла. Не смогла забыть свою первую любовь.

Умерла Мария Степановна в 2011 году, но многие документы и фотографии дочь нашла только спустя несколько лет после смерти матери… Самое страшное, что может быть на свете, — это ВОЙНА. Она рушит судьбы людей, приносит много горя, убивает самое светлое, что только есть в жизни человека, — ЛЮБОВЬ. На войне много героев, но есть, на первый взгляд, незаметные, скромные труженики войны, без самоотверженного, самозабвенного труда которых не было бы Великой ПОБЕДЫ!

Чудовищная правда о великой войне — в воспоминаниях советского офицера

https://www.znak.com/2017-06-22/chudovichnaya_pravda_o_velikoy_voyne_v_vospominaniyah_sovetskogo_oficera

2017.06.22

Уже несколько лет к Дню памяти и скорби, 22 июня, мы публикуем отрывки солдатских мемуаров — ленинградца Николая Никулина, москвича Александра Шумилина, письма немецких солдат и офицеров. Мы публиковали фрагменты «Блокадной книги» Даниила Гранина и Алеся Адамовича, романа Виктора Астафьева «Прокляты и убиты». Все эти документы — об истинной, непарадной, изнаночной стороне Великой Отечественной, о войне во всем ее ужасе, несправедливости, омерзительности, ожесточенности. Мы видим свою задачу и в воздаянии памяти «проклятым и убитым», зверски замученным врагами и своими, и в назидании ныне живущим, в особенности тем, из разных и противоположных, политических лагерей, кто жаждет насилия и взывает к нему.  

Anatoliy Garanin/RIA Novosti/Wikimedia Commons

Сегодня мы продолжаем традицию и предлагаем вам избранное из воспоминаний художника и литератора Леонида Рабичева, прошедшего лейтенантом-связистом от Вязьмы до Праги. Это лишь шестая часть его книги «Война все спишет», законченной в 2008 году. Читайте ее всю — она издана, есть и в открытом доступе. Местами свидетельства Рабичева будут очень тяжелым, жуткими, душераздирающими. Но, как сформулировал сам Леонид Николаевич, «это покаяние, без которого нельзя спокойно жить».   

«Мы подпустили их к Минску, но не пройдет и двух дней, как они побегут»

(из глав «Москва-Быково. Начало войны», «Эвакуация», «Военно-учебные мытарства», «Отпуск 1946 года»)

…16 сентября 1941 года.

Неожиданно для нас первая лекция проходила в помещении Малого зала консерватории. Я не знал, что помещение института соединялось коридором с консерваторией.

Удивление неизмеримо возросло, когда на сцене в сопровождении двух вооруженных автоматами гэбэшников появился бывший генеральный прокурор, первый заместитель министра иностранных дел Молотова — Вышинский.

Директор института представил нам Великого прокурора и объяснил, что два раза в неделю по два часа он будет читать нам курс истории дипломатии. Сто рук взлетело в воздух.

— Что происходит на фронтах? Почему наши так стремительно отступают? Что будет?

— Неужели вы в самом деле оказались в плену вражеской пропаганды? — усмехаясь, говорил заместитель наркома. — Неужели вам не понятно, что наши маршалы заманивают армии рейха в ловушку? Да, действительно, мы подпустили их к Минску, но не пройдет и двух дней, как они побегут, и остановки уже не будет. Считайте, что мы уже одержали победу!

Весь зал встает, горящие глаза, бурные аплодисменты.

А через неделю:

— Неужели вы в самом деле…

Но речь уже шла о Смоленске, и уже всем было ясно, что Великий прокурор врет…

* * *

…Мы едем по Покровке и из окна трамвайного вагона видим, как группы обезумевших москвичей разбивают витрины магазинов и растаскивают что попало по своим квартирам.

У Разгуляя пьяный мужик садится в трамвай, с презрением смотрит на нас.

— Убегаете, — говорит, — как крысы с тонущего корабля, — и матом, и ну-ну, по второму, по третьему заходу, но трамвай наш уже на площади Казанского вокзала.

Площадь перед вокзалом и сам вокзал битком набиты эвакуирующимися москвичами. Все они разобщены, не могут найти друг друга, все работают локтями, головой, ногами и кричат:

— Коля! Нина! Где дети? Отдел планирования! Поликлиника! Где же наркомат тяжелой промышленности? Иванов! Сидоров! Папа! Петенька! Я тут! У меня чемодан украли!

Отдельные крики сливаются в один сплошной гул.

Пахнет потом, мочой, калом, кровью. Каждый метр пути с боем, а куда пробиваться — никто не знает.

Сквозь эту жуткую толпу папа пробивается на перрон вокзала, где на каждой платформе стоят по несколько совершенно одинаковых пригородных электричек. На платформах обезумевшие, нагруженные вещами люди, но у каждой двери вооруженные солдаты. Папа мечется между поездами и пассажирами и вдруг видит своего сослуживца, и тот ему показывает на электричку наркомата нефтяной промышленности, два вагона… 

День за днем мы едем лежа, сидя, смотрим в окна. Постепенно и параллельно у всех нас, у всех наших соседей — а это работники наркомата и члены Коминтерна, вожди компартий всех стран и народов мира — возникает мысль: какая большая страна! Города, села, леса и поля, дали и реки, холмы, дни, ночи, без конца и края! Не победят нас фашисты! Все еще впереди! У коминтерновцев приемники. Немцы в Москву не вошли, Москву не окружили, войска их остановлены. Фашисты нас не победят…

Boris Kudoyarov/RIA Novosti archive/Wikimedia Commons/CC-BY-SA 3. 0

* * *

…В октябре 1941 года Виталий Рубин записался в московское ополчение. Под Ельней дивизия его попала в окружение и была уничтожена. Сам он, в результате тяжелой контузии, потерял сознание, а когда пришел в себя, понял, что в живых остался он один. Рядом в кустах обнаружил глубокую воронку от разорвавшейся авиационной бомбы. На поле среди множества тел убитых ополченцев обнаружил тяжело раненного генерала, командира дивизии.

Генерал открыл глаза. Виталий помог ему доползти до воронки, перевязал, как мог. Генерал пришел в себя и записал его домашний адрес. Немцы не нашли их, а через трое суток в результате контратаки на поле появились наши пехотинцы. Виталий вышел из укрытия. Генерала на самолете отправили в Москву, а его для выяснения, каким образом он остался жив, — в Смерш, а затем, ни в чем не разобравшись, в концентрационный лагерь под Тулу.

Там его позвоночник не выдержал тяжести многопудового мешка с углем. Между тем генерал, спасенный им, выйдя из госпиталя, занялся поисками своего спасителя. Нашел он его умирающим в лагерном госпитале и на своей машине привез домой. Виталий выжил, голова и руки были в порядке, но в результате тяжелой травмы позвоночника ноги были парализованы. За три года войны окончил он истфак МГУ и изучил несколько языков, в совершенстве — китайский. Защитил кандидатскую диссертацию.

Через несколько лет, после удачной операции, встал на ноги, женился. Занимаясь историей Китая, обнаружил, что в Средние века существовало там несколько тоталитарных государств, устройство которых удивительно напоминало и гитлеровскую, и сталинскую империи. Опубликовал по этому поводу несколько работ в специальных журналах Академии наук. Но то, к чему он пришел, плохо совмещалось с официальными концепциями, и он становится одним из основателей диссидентского движения.

Вся его жизнь заслуживает величайшего уважения. К сожалению, в 70-х годах он погиб в автомобильной катастрофе.

Он был моим другом, я внимательно следил за каждым шагом его жизни и, безусловно, многим обязан ему…

* * *

…Сто шагов — и парень из моей группы, из юридического института. С институтом он в Алма-Ату не поехал, а еще раньше эвакуировался с семьей в Уфу. С восторгом рассказывает о своих спекулятивных операциях.

По деревням вокруг Уфы по дешевке он скупает и меняет на вещи картошку и по десятикратной цене продает эвакуированным москвичам и киевлянам. Приглашает меня к сотрудничеству. Еле отделался от него…

* * *

…Офицеры всех рангов [военного] училища (недалеко от Уфы, в Бирске — прим. ред.) неоднократно повторяли знаменитую крылатую фразу Суворова: «Тяжело в учении — легко в бою!» Завтрак, видимо, входил в понятие учения.

Старшина на завтрак выделял пять минут.

Два курсанта разрезали несколько буханок черного хлеба на ломтики.

Они торопились, и ломтики получались у одних толстые, у других тонкие. Это была лотерея, спорить и возражать было некогда. На столе уже стоял суп из полусгнивших килек, кильки приходилось глотать с костями. На второе все получали пшенную кашу.

В первый день я не мог съесть ни супа, ни каши и поменял их на четыре компота…

* * *

…Состояние моих ног привело мою маму в ужас. Шнурки, которыми к подошвам были пришиты голенища моих валенок, давно сгнили. Гвозди, которыми каптерщик старался скрепить подошвы, вылезли, из двух открытых дырок, как из разинутых пастей, торчали мокрые, полусгнившие, дурно пахнущие портянки, внутри которых в застарелой грязи плавали мои мокрые замерзающие ноги.

Я систематически заглядывал в каптерку, но никакой подходящей замены найти не мог. А тут вдруг, узнав, что ко мне из Уфы приехала мать, прибежал каптерщик с парой новых американских военных ботинок, новыми портянками и новыми обмотками…

* * *

…Через пятнадцать минут входит старшина:

— Подъем! На первый-второй рассчитайсь, на плац бегом марш!

Вниз по лестнице на плац.

— Ложись, по-пластунски вперед марш!

Через месяц или два выпуск, почти все экзамены сданы.

Мы уже не те, что были десять месяцев назад.

Старшина объяснений, как всегда, не слушает, жестокость и жесткость его явно не оправданны. На плацу грязь, идет мелкий дождь.

Никто с места не двигается.

У старшины глаза вылезают из орбит, такого еще не было.

— Встать!

Взвод поднимается.

— Ложись!

Взвод ложится.

— Встать!..

Уже двенадцатый час, все, в том числе и старшина, хотят спать.

— Вольно! — командует старшина и все устремляются в свои постели.

Через десять минут зуб на зуб не попадает. Денисов с одеялом, подушкой, шинелью бежит ко мне, согреваемся, засыпаем.

Через пятнадцать минут:

— Подъем!

Глаза старшины, как и наши глаза, полны ненависти. Всем ясно, что старшину надо наказать. Но как? И тут приходит решение, которое мы знаем со слов старшего поколения курсантов. Это легенда училища. Мы стараемся не спать, ждем, когда заснет наш мучитель, и, когда это происходит, по одному подкрадываемся к его сапогам и по одному мочимся. Двадцать курсантов, в сапогах зловонное море.

Утром старшина просыпается и утопает в нашей коллективной моче.

— Подъем! Построение.

— Старший сержант Гурьянов, ко мне! Кто нассал в сапоги?

— Не знаю.

— Сержант Корнев, ко мне! Кто…

— Не знаю.

Старшина вызывает командира роты. Тот не выдерживает и смеется. Потом вызывает по очереди курсантов, но никто ничего не знает. Процедура повторяется каждый день. Старшина больше не заходит в помещение взвода, но на плацу зверствует…

Max Alpert/RIA Novosti archive/Wikimedia Commons/CC-BY-SA 3.0

* * *

…Подошла ко мне незнакомая девушка, пригласила на очередной танец, но я от неожиданности так разволновался, сказал, что нога болит, сегодня не могу.

— А в кино со мной пойдешь? — спросила она.

Это было как сон.

— Пойду, — сказал я, и мы вышли из клуба, а она сказала, что через два квартала ее дом и чтобы я посидел в большой комнате, пока она в своей маленькой будет снимать туфли на высоких каблуках, и закрыла за собой дверь.

Я сел на стул, посмотрел на стол, и сердце у меня забилось. Ее родители и братья перед нашим приходом ели гречневую кашу, и на каждой тарелке оставалось по одной-две ложки, которые они не доели. Объяснить ничего не могу.

Я бросился к столу и начал стремительно доедать их объедки. Еду я глотал не разжевывая.

Таня купила билеты в кино, попросила последний ряд, думала, наверно, что мы будем целоваться, но едва я сел на свое место, едва погасили свет, как сознание покинуло меня, я заснул намертво. Она гладила мои руки и целовала меня, но я не просыпался. Когда картина кончилась, она разбудить меня не могла и воткнула мне в руку английскую булавку. Я вздрогнул, проснулся, но понять ничего не мог.

Мы вышли из кино, она что-то говорила, я поддакивал, потом увидел ворота своего училища и вяло попрощался с ней.

И она навсегда ушла.

Любви не получилось…

* * *

…21 ноября я окончательно сдал все экзамены и получил все пятерки.

22 ноября вечером мы били нашего старшину.

На голову ему набросили плащ-палатку, били не слишком, но достаточно и беззвучно. Когда старшина через полчаса появился, все лежали на своих кроватях. Синяк под глазом, из носа капала кровь. Он ходил по комнате, заглядывал всем в глаза. Агрессивность его как рукой сняло. На него жалко было смотреть, тем более что ему, в отличие от всех курсантов взвода, присвоили звание не лейтенанта, а младшего лейтенанта — плохо знал теоретические предметы, на занятия не ходил.

Трудно описать, какое счастье распирало всех нас. Завтра через Уфу поезд увезет нас в Москву, из Москвы на фронт. Одна из самых тяжелых страниц жизни оставалась позади.

От полуголодного существования, заполненного физическими перегрузками, у большинства курсантов так же, как и у меня, на ногах были глубокие гноящиеся раны, но боль и неудобства от них не шли ни в какое сравнение с днями химподготовки и тактики, с тяжелыми подъемами, с невыносимой тяжестью физического труда, связанного с бесконечными нарядами первых месяцев.

Будут опасности, ранения, может быть, смерть за Родину, но такого больше никогда не будет. Счастье, что это было позади.

Поскрипывали тормоза вагонов, за окнами простиралась бесконечная Россия…

«Немцы облили сарай бензином и подожгли.

Сгорело все население деревни»

(из главы «Центральный фронт»)

…Блиндаж, у входа на карауле младший сержант, но не стоит, согласно уставу, а сидит на пустом ящике от гранат. Винтовка на коленях, а сам насыпает на обрывок газеты махорку и сворачивает козью ножку. Я потрясен, происходящее не укладывается в сознание, кричу:

— Встать!

А он усмехается, козья ножка во рту, начинает высекать огонь. В конце 1942 года спичек на фронте еще не было. Это приспособление человека каменного века — два кремня и трут — растрепанный огрызок веревки. (Высекается искра, веревка тлеет, козья ножка загорается, струя дыма из носа.) Я краснею и бледнею, хрипло кричу:

— Встать!

А младший сержант сквозь зубы:

— А пошел ты на …!

Не знаю, как быть дальше. Нагибаюсь и по лесенке спускаюсь в блиндаж. Никого нет, два стола с телефонами, бумаги, две сплющенные снарядные гильзы с горящими фитилями, сажусь на скамейку.

Снимаю трубку одного из телефонных аппаратов. Хриплый голос:

— … твою в ж… бога, душу мать и т. д. и т. п.

Я кладу трубку. Звонок. Поднимаю трубку. Тот же голос, но совершенно взбесившийся. Кладу трубку. Звонок — поднимаю трубку, тот же голос:

— Кто говорит? — и тот же, только еще более квалифицированный и многовариантный мат.

Отвечаю:

— Лейтенант Рабичев, прибыл из резерва в распоряжение начальника связи армии.

— Лейтенант Рабичев? Десять суток ареста, доложить начальнику связи! — и вешает трубку.

Входит майор. Я докладываю:

— Лейтенант Рабичев… и далее — о мате в телефонной трубке, о десяти сутках.

Майор смеется:

— Вам не повезло. Звонил генерал, начальник штаба армии, а вы вешали трубку. Ладно, обойдется…

Max Alpert/RIA Novosti archive/Wikimedia Commons/CC-BY-SA 3.0

* * *

…На армейских складах почему-то не оказалось ни необходимых нам пятидесяти километров кабеля, ни зуммерных, ни индукторных телефонных аппаратов. (Думаю, что в конце 1942 и начале 1943 года дефицит кабеля в ротах, батальонах, полках, дивизиях объяснялся, как и многое другое, невосполненными еще потерями кошмарного отступления наших армий в 1941 году. Уже к середине 1943 года ни с чем подобным я, как правило, не сталкивался.) Должны были нам прислать и кабель, и аппараты, и радиостанции. Обещали, но когда это произойдет, никто не знал.

Именно поэтому приказ капитана Молдаванова 26 декабря 1942 года чрезвычайно удивил меня.

— Товарищ капитан, — сказал я ему, — я не могу через сорок восемь часов проложить сорок километров телефонного кабеля. У меня нет ни одного метра и ни одного телефонного аппарата.

— Лейтенант Рабичев, вы получили приказ, выполняйте его, доложите о выполнении через сорок восемь часов.

— Но, товарищ капитан…

— Лейтенант Рабичев, кругом марш!

И я вышел из блиндажа начальника связи и верхом добрался до деревни, где в тылу временно был расквартирован мой взвод…

В состоянии полного обалдения рассказал я своим сержантам и солдатам о невыполнимом этом приказе. К удивлению моему, волнение и тоска, охватившие меня, не только никакого впечатления на них не произвели, но, наоборот, невероятно развеселили их.

— Лейтенант, доставайте телефонные аппараты, кабель через два часа будет!

— Откуда? Где вы его возьмете?

— Лейтенант, … все так делают, это же обычная история, в ста метрах от нас проходит дивизионная линия, вдоль шоссе протянуты линии нескольких десятков армейских соединений. Срежем по полтора-два километра каждой, направляйте человек пять в тыл, там целая сеть линий второго эшелона, там можно по три-четыре километра срезать. До утра никто не спохватится, а мы за это время выполним свою задачу.

— Это что, вы предлагаете разрушить всю систему армейской связи? На преступление не пойду, какие еще есть выходы?

Сержанты мои матерятся и скисают.

— Есть еще выход, — говорит радист Хабибуллин, — но он опасный: вдоль и поперек нейтральной полосы имеются и наши, и немецкие бездействующие линии. Но полоса узкая, фрицы стреляют, заметят, так и пулеметы и минометы заработают, назад можно не вернуться.

— В шесть утра пойдем на нейтральную полосу, я иду, кто со мной?

Мрачные лица. Никому не хочется попадать под минометный, автоматный, пулеметный обстрел. Смотрю на самого интеллигентного своего старшего сержанта Чистякова.

— Пойдешь?

— Если прикажете, пойду, но, если немцы нас заметят и начнут стрелять, вернусь.

— Я тоже пойду, — говорит Кабир Талибович Хабибуллин.

Итак, я, Чистяков, Хабибуллин, мой ординарец Гришечкин.

Все.

В шесть утра, по согласованию с пехотинцами переднего края, выползаем на нейтральную полосу. По-пластунски, вжимаясь в землю, обливаясь потом, ползем, наматываем на катушки метров триста кабеля.

Мы отползли от наших пехотинцев уже метров на сто, когда немцы нас заметили.

Заработали немецкие минометы. Чистяков схватил меня за рукав.

— Назад! — кричит он охрипшим от волнения голосом.

— А кабель?

— Ты спятил с ума, лейтенант, немедленно назад. Смотрю на испуганные глаза Гришечкина, и мне самому становится страшно.

К счастью, пехотинцы с наблюдательного поста связались с нашими артиллеристами, и те открывают шквальный огонь по немецким окопам.

Грязные, с тремястами метрами кабеля, доползаем мы до нашего переднего края, задыхаясь, переваливаемся через бруствер и падаем на дно окопа. Слава богу — живые. Все матерятся и расстроены. Чистяков с ненавистью смотрит на меня. Через полтора часа я приказываю Корнилову срезать линии соседей.

Ночью мы прокладываем из преступно уворованного нами кабеля все запланированные линии, и утром я докладываю капитану Молдаванову о выполнении задания.

— Молодец, лейтенант, — говорит он.

— Служу Советскому Союзу, — отвечаю я.

Молдаванов прекрасно знает механику прокладки новых линий в его хозяйстве. Общая сумма километров не уменьшилась. Завтра соседи, дабы восстановить нарушенную связь, отрежут меня от штаба армии.

Послезавтра окажется без связи зенитно-артиллерийская бригада. Я больше не волнуюсь. Игра «беспроигрышная»: слава богу, связисты мои набираются опыта. Декабрь 1942 года…

Max Alpert/RIA Novosti archive/Wikimedia Commons/CC-BY-SA 3.0

* * *

Письмо от 11 февраля 1943 года: 

«Я командую взводом. Бойцы мои в два, а то и в три раза старше меня. Это замечательные, бесконечно работящие, трудолюбивые, добросовестные и очень веселые люди. Любая трудность и опасность превращается ими в шутку. 

После года военного училища я полностью включился в боевую работу, каждый новый день воспринимается мной как большой праздник, самое радостное то, что фрицы бегут. 

Нет бумаги, нет книг, и я не читаю и не пишу. Впрочем, это не совсем так. 

Нашел в пустой избе Евангелие и по вечерам при свете горящей гильзы читаю своим бойцам. Слушают внимательно». 

* * *

 Письмо от 13 марта 1943 года: 

«…Фриц бежит, и бежит так, что наши части не могут догнать его… Я был в десятках деревень, освобожденных от оккупации, разговаривал с сотнями людей, не имеющих человеческого облика. В день мы продвигаемся километров на 30… За последние шесть дней пришлось мне кое на что насмотреться. Уходя, немцы заминировали дороги и села. Приходится двигаться с опаской. 

Вчера проезжал по району, где происходили большие танковые бои.  

Бесконечное поле. 

Нагромождение танков — сгоревших, подбитых, столкнувшихся. Нагромождение тел. По обочинам дорог лежат взорванные фрицы: головы, ноги, руки. Их не успели убрать. 

На десятки километров раскинулись скелеты деревень. Некоторые избы еще дымятся… 

На паспортах русских девушек ставили отметки: рост средний, волосы русые, упитанность средняя, глаза черные. Каждый русский имел свой номер. Номерки носились на груди… 

Уходя, немцы ломали печи в домах. Они собирали столы, сундуки, плуги, вазы, взрывали, ломали и сжигали их. Били чугуны и минировали постройки. 

Они хотели угнать с собой население. Люди попрятались в лесах. Несколько дней жили в окопах, а теперь вернулись… Многие не нашли своих жилищ. 

Красную армию встречают хорошо. Каждая хозяйка старается первой рассказать о своих бедах. Все, что осталось целым, ставят на стол: хлеб, картошку, конину. Полтора года питались кониной. Кур, свиней съели немцы, коров угнали. 

Немцы боялись холода. Для своих офицеров изобрели эрзац-валенки — целые соломенные бочки. Эрзац-валенки десятками валяются на дорогах. Над ними можно смеяться, но носить их нельзя. 

Теперь немцы бегут так, что не успевают поджигать деревень. Бегут так, что наши интенданты не успевают подвозить продовольствие для наших частей. Мы двигаемся вперед днем и ночью. Чтобы не отстать, спать приходится три-четыре часа в сутки. Ну, да и спать нет охоты…»

* * *

…Дверь открылась, и в блиндаж вошел незнакомый капитан. Объяснил, что ехал в свою часть на лыжах, но потерял заметенную снегом дорогу, заблудился и попросил у меня разрешения переночевать. Я же, после того как мы познакомились, пригласил его разделить с нами наш ужин, а он извлек из рюкзака флягу со спиртом.

Выпили за победу. Оба оказались москвичами. Я рассказал ему о своем правительственном доме на Покровском бульваре, он рассказал о своем на Палихе, я — о своем замечательном кружке в Доме пионеров, об увлечении историей и поэзией, о матери, члене КПСС с 1925 года, об отце, награжденном только что орденом «Знак почета» за участие в открытии новых нефтепромыслов и спасении старых, о брате-танкисте, погибшем полгода назад под Сталинградом. Он наполнил опустевшие кружки и предложил мне выпить за моих и его родителей.

Потом мы говорили о книгах, о Пушкине, Шекспире и Маяковском, и незаметно перешли на «ты». Потом усталость взяла верх, и мы заснули.

А утром капитан Павлов вынул из кармана свое красное удостоверение и сказал, что посетил меня не случайно, а по заданию руководства Смерша, что из вчерашнего разговора он понял, что я советский человек, комсомолец, но что я совершил ошибку, читал своим бойцам Евангелие, и по секрету рекомендовал мне опасаться моего сержанта Чистякова, который написал в Смерш, что я в своем взводе веду религиозную пропаганду, и предложил мне немедленно бросить в огонь найденную мной в пустой избе книгу, а он, в свою очередь, бросил туда донос Чистякова, что мне повезло, что бумага эта попала в его руки, а не в руки его коллег. Пришлось мне впоследствии читать моим бойцам журналы «Знамя», стихи Пастернака и Блока, «Ромео и Джульетту» Шекспира. Спасибо тебе, капитан Павлов!..

Anatoliy Garanin/RIA Novosti archive/Wikimedia Commons/CC-BY-SA 3.0

* * *

…Лес кончился, и передо мною открылась жуткая картина. Огромное пространство до горизонта было заполнено нашими и немецкими танками, а между танками тысячи стоящих, сидящих, ползущих заживо замерзших наших и немецких солдат. Одни, прислонившись друг к другу, другие — обнявши друг друга, опирающиеся на винтовки, с автоматами в руках.

У многих были отрезаны ноги. Это наши пехотинцы, не в силах снять с ледяных ног фрицев новые сапоги, отрубали ноги, чтобы потом в блиндажах разогреть их и вытащить и вместо своих ботинок с обмотками надеть новые трофейные сапоги.

Гришечкин залез в карманы замороженных фрицев и добыл две зажигалки и несколько пачек сигарет, девушка (встреченная по дороге, попутчица — прим. ред.) равнодушно смотрела на то, что уже видела десятки раз, а на меня напал ужас. Танки налезали друг на друга, столкнувшись друг с другом, поднимались на дыбы, а люди, вероятно и наши и вражеские, все погибли, а раненые замерзли.

И почему-то никто их не хоронил, никто к ним не подходил. Видимо, фронт ушел вперед и про них — сидящих, стоящих до горизонта и за горизонтом — забыли.

Через два часа мы были в штабе армии. Девушку я завел к связистам, а сам занялся разрешением своих проблем. Вечером увидел ее в блиндаже одного из старших офицеров, спустившего штаны подполковника.

Утром увидел девушку в блиндаже начальника политотдела.

Больше девушки я не видел.

Ночевал я в гостевом блиндаже. Интендант Щербаков издевался надо мной. Смешна ему была моя наивность.

— Может, она и попадет на фронт, — говорил он, — если духу у нее хватит переспать с капитанами и полковниками из Смерша. Была год на оккупированной территории.

Без проверки в Смерше в армию не попадет, а проверка только началась. А мне страшна была моя наивность.

Чувство стыда сжигало меня и спустя шестьдесят лет сжигает…

* * *

…На обочине дороги лежал мертвый мальчик с отрезанным носом и ушами, а в расположенной метрах в трехстах деревне вокруг трех машин толпились наши генералы и офицеры. Справа от дороги догорал колхозный хлев. Происходящее потрясло меня.

Генералы и офицеры приехали из штаба фронта и составляли протокол о преступлении немецких оккупантов. Отступая, немцы согнали всех стариков, старух, девушек и детей, заперли в хлеву, облили сарай бензином и подожгли.

Сгорело все население деревни.

Я стоял на дороге, видел, как солдаты выносили из дымящейся кучи черных бревен и пепла обгорелые трупы детей, девушек, стариков, и в голове вертелась фраза: «Смерть немецким оккупантам!»

Как они могли? Это же не люди! Мы победим, обязательно найдем их. Они не должны жить.

А вокруг, на всем нашем пути, на фоне черных журавлей колодцев маячили белые трубы сожженных сел и городов. И каждый вечер связисты мои обсуждали, как они будут после победы мстить фрицам. И я воспринимал это как должное. Суд, расстрел, виселица — все, что угодно, кроме того, что на самом деле произошло в Восточной Пруссии спустя полтора года.

Ни в сознании, ни в подсознании тех людей, с которыми я воевал, которых любил в 1943 году, того, что будет в 1945 году, не присутствовало.

Так почему и откуда оно возникло?

Я стоял напротив дымящегося пепелища, смотрел на жуткую картину, а на дорогу выходили женщины и девушки, которые смогли убежать и укрыться в окрестных лесах, и вот мысль, которая застряла во мне навсегда: какие они красивые!..

«Рука, полгимнастерки, военный билет. Больше ничего от Олега не осталось»

(из глав «Наступление в грязи», «Переправа через Березину»)

…Армия утонула в грязи и глине весны 1943 года. На каждом шагу около просевших до колес пушечек, застрявших на обочинах грузовых машин, буксующих самоходок копошились завшивленные и голодные артиллеристы и связисты. Второй эшелон со складами еды и боеприпасов отстал километров на сто.

На третий день голодного существования все обратили внимание на трупы людей и лошадей, которые погибли осенью и зимой 1942 года. Пока они лежали засыпанные снегом, были как бы законсервированы, но под горячими лучами солнца начали стремительно разлагаться. С трупов людей снимали сапоги, искали в карманах зажигалки и табак, кто-то пытался варить в котелках куски сапожной кожи. Лошадей же съедали почти целиком. Правда, сначала обрезали покрытый червями верхний слой мяса, потом перестали обращать внимание и на это.

Соли не было. Варили конину очень долго, мясо это было жестким, тухловатым и сладковатым, видимо, омерзительным, но тогда оно казалось прекрасным, невыразимо вкусным, в животе сытно урчало.

Но скоро лошадей не осталось.

Дороги стали еще более непроходимы, немецкие самолеты расстреливали в упор застрявшие машины.

Наши самолеты с воздуха разбрасывали мешки с сухарями, но кому они доставались, а кому нет.

И стояли вдоль обочин дорог бойцы и офицеры, протягивали кто часы, кто портсигар, кто трофейный нож или пистолет, готовые отдать их за два, три или четыре сухаря…

Vsevolod Tarasevich/RIA Novosti archive/Wikimedia Commons/CC-BY-SA 3.0

* * *

…Телефонисточки одна за другой влюбляются в меня, а я, дурак, считаю, что не имею права вступать с подчиненными в неформальные отношения.

Никто не знает, что я еще и робею, ведь у меня никогда еще не было женщины.

У Олега Корнева уже есть подруга.

Меня вызывает Рожицкий, спрашивает, почему я не обращаю внимания на девочек? У него их целый гарем. Он использует свое служебное положение, и девочки пугаются и становятся его любовницами.

— Хочешь, я пришлю к тебе сегодня Машу Захарову? — спрашивает он. — А Надю Петрову?

Мне стыдно признаться, что у меня никогда никого не было, и я опять вру, придумываю какую-то московскую невесту. Каждую ночь мне, с требованием прислать Веру, Машу, Иру, Лену, звонят незнакомые мне генералы из насквозь развращенного штаба армии. Я наотрез отказываю им, отказываю начальнику штаба армии, командующему артиллерией и командирам корпусов и дивизий.

Меня обкладывают матом, грозят разжалованием, штрафбатом.

Мое поведение вызывает удивление у моих непосредственных начальников, в конце концов переходящее в уважение. Меня и моих телефонисток оставляют в покое.

Девочки то и дело обращаются ко мне за помощью, и мне, как правило, удается отбить их от ненавистных им чиновных развратников-стариков. Особенно трудная история случилась с Машей Захаровой.

Она одной из первых прибыла из резерва. Окончила десять классов, отправилась на фронт защищать Родину. Девятнадцатилетняя, стройная, красивая.

В 11 часов вечера дежурный, старший сержант Корнилов, передал мне приказ начальника политотдела армии генерала П.

Генерал потребовал, чтобы к 24 часам к нему в блиндаж явилась для выполнения боевого задания ефрейтор Захарова.

Что это за боевое задание, я понял сразу. Маша побледнела и задрожала.

Я послал ее на линию, позвонил в политотдел, доложил, что выполнить приказ не могу ввиду ее отсутствия. Дальше последовала серия звонков, грубый многоярусный мат, приказ найти Захарову, где бы она ни была. По моей просьбе командир моей роты направляет меня в командировку в штаб одной из дивизий.

Я исчезаю. Генерал ложится спать. А Маша, неожиданно для меня, влюбляется в меня.

Генерал не успокаивается, звонит каждый день, грозит за неисполнение приказания предать меня суду военного трибунала. Командир роты входит в мое и Машино положение, предлагает мне временно отвезти ее в полк на передовую… 

* * *

Через месяц за Машей Захаровой начинает ухаживать мой друг — младший лейтенант Саша Котлов, и становятся они мужем и женой, только что не расписаны, а у меня с обоими дружба.

Так вот, не учел Саша того, что Машу не выпускал из вида тот самый генерал, начальник политотдела армии, ревновал и предпринимал все меры, чтобы разрушить их замечательный союз. Сначала откомандировывал куда мог Котлова, потом пытался вновь и вновь заманить к себе Машу.

Скрываться от генерала помогала ей вся моя рота, да и не только. И осталось генералу одно — мстить за любовные свои неудачи Котлову.

Дважды наше начальство направляло документы на присвоение ему очередных званий, дважды направляло в штаб армии наградные документы.

Генерал был начеку: отказ следовал за отказом, на протесты заместителя командующего артиллерией не приходило ответов, а на телефонные обращения ответы были устные в виде многоэтажного мата и циничных предложений: сначала Захарова, и только потом — звания и ордена.

— Ха-ха-ха-ха! — смеется новый командир роты капитан Тарасов. — Какой ребенок Котлов, не буду я его защищать. Вы его друг, объясните ему, что он ничего не добьется.

Закрываю глаза. Вспоминаю.

Котлов упрямо мотает головой, ему непонятно, почему он ребенок. А Тарасов ерзает на стуле и смотрит мне в глаза.

— Я считаю, что Котлов прав, что пора положить конец гнусным выходкам безнравственного генерала, — говорю я.

— Э, Рабичев, он ребенок, генерала поддерживает командующий, Котлов один против всех.

Окончилась война. Беременную демобилизованную Машу по просьбе откомандированного Саши я провожал в Венгрии до Шиофока.

Уезжала она радостно, уверенная, что Саша приедет к ней через месяц, а его на четыре года задержали в оккупационных войсках, и с горя он начал пить и по пьянке сходился и расходился со случайными собутыльницами.

Года три ждала его Маша, а потом вышла замуж за влюбившегося в нее одноногого инвалида войны. Родила ребенка.

Ребенок. Мужчина, пожертвовавший карьерой, общественным положением ради любимой женщины.

Начальник политотдела армии, генерал, ломающий жизнь двум, а может быть, десяткам и сотням других военнослужащих.

Что это?

Мне было 21 год, Саше — 22. Мы воевали третий год. Мы не знали, доживем ли до конца войны, мы совсем не думали об этом. Отдать жизнь за Родину, за Сталина, за свой взвод, за исполнение долга, за друга, за любимую женщину, — как это было естественно и органично для творческого человека на войне. Каким глупым ребячеством казалось все это пьянствующим, подсиживающим друг друга, редко бывающим на передовой, купающимся в орденах и наградах развращенным штабным бюрократам, слепым исполнителям поступающих сверху приказов.

Но не все же были такие?!..

Archive/Russian Look

* * *

…Когда появились немецкие бомбардировщики, мой друг, командир второго взвода моей роты Олег Корнев, лег на дно полузасыпанной пехотной ячейки, а я на землю рядом. Бомбы падали на деревню Бодуны. 

Я понял, что одна из бомб летит прямо на меня, сердце судорожно билось. Это конец, решил я, жалко, что так некстати… И в это время раздались взрывы и свист сотен пролетающих надо мной осколков.

— Слава богу, мимо пронеслись! — закричал я Олегу, посмотрел в его сторону, но ничего не увидел — ровное поле, дым.

Куда он делся? Все мои солдаты поднялись на ноги, все были живы, и тут до меня дошло, что бомба, предназначавшаяся мне, упала в ячейку Олега, что ни от него, ни от его ординарца ничего не осталось.

Кто-то из моих бойцов заметил, что на дереве метрах в десяти от нас на одной из веток висит разорванная гимнастерка, а из рукава ее торчит рука. Ефрейтор Кузьмин залез на дерево и сбросил гимнастерку.

В кармане ее лежали документы Олега. Рука, полгимнастерки, военный билет… 

Горели дома, выбегали штабисты. Перед горящим сараем с вывороченным животом лежала корова и плакала, как человек, и я застрелил ее. После третьей волны бомбардировщиков горели почти все дома. Кто лежал, кто бежал. Те, кто бежали к реке, почти все погибли. Генерал приказал мне с моими телефонистами и оставшимися в живых людьми Олега Корнева восстановить связь с корпусом. Под бомбами четвертой волны «Хейнкелей» мы соединяли разорванные провода.

Потом я получил орден Отечественной войны 2-й степени и отпуск на десять дней в Москву…

…Мы хоронили Олега. Выкопали у кирпичной водокачки яму, поставили столб, прибили доску, написали имя, отчество, фамилию, звание, устроили прощальный салют, выстрелили из всех имевшихся у нас автоматов в воздух, распили флягу со спиртом. Существует ли еще его могила — гимнастерка, рукав, рука?..

* * *

…Я и Маша слушаем, что рассказывает Иоселиани.

Рассказывает он, как его, бывшего чемпиона СССР по бегу, в 1939 году пригласил погостить на две недели Сталин и как две недели прожил он на даче вождя народов, как в декабре 1941 года Иосиф Виссарионович вызвал его из Тбилиси вторично и назначил командиром десанта, как его с пятьюстами автоматчиками ночью сбросили в окрестностях Борисова для поддержки и организации партизанского движения в Белоруссии, как, однако, никакого движения, никаких партизан они не нашли, а население встретило их враждебно. Мужики в 1942 году ждали от немцев закона о роспуске колхозов и раздаче земли в частную собственность.

Иоселиани с автоматчиками пытаются укрыться в лесах, но предатели и доносчики со всех сторон. Десант почти полностью уничтожен, а сам он ранен, и спасают его врачи городского госпиталя. Там они лечат раненых немецких офицеров, но в потайной комнате — и его, и несколько его автоматчиков.

Я потрясен.

В 1942 году я попадаю в действующую армию на Центральный фронт. Ранней весной 1943 года перехожу линию обороны.

На десятки километров все деревни и села сожжены, только печные трубы торчат, а все поля и дороги между ними заминированы. На Центральном фронте в Калининской области немцы сожгли прифронтовые деревни за их связь с партизанами, однако оказывается, что партизанское движение в Белоруссии возникло только в середине 1943 года, после массовых, проведенных в деревнях реквизиций, после того, как женщин и детей начали угонять на принудительные сельскохозяйственные работы в Германию.

Только тогда население городов и сел Белоруссии вспомнило о патриотизме.

S. Alperin/RIA Novosti archive/Wikimedia Commons/CC-BY-SA 3.0

* * *

Я слушаю этот трагический, неожиданный для меня рассказ, а награжденная двумя орденами Славы Маша мне на ухо говорит:

— Помоги мне, меня поместили в общий гостиничный номер, и я в панике. Я не хочу, чтобы все знали, что у меня нет двух ног, не люблю снимать протезы, когда на меня смотрят.

— Маша! Что ты сочиняешь? Я же сразу обратил внимание на тебя. Гордая женщина с решительной походкой, ты шутишь?

А Маша чуть приподнимает юбку, берет меня за руки и силой прижимает к своей ноге ниже колена и выше колена. Одна нога и другая нога — деревяшки и металлоконструкции.

— Господи! — говорю. — Ты же герой, и зачем и что скрывать. — И говорю полковнику и капитану, и мы все к администратору, и вопрос с комнатой решается мгновенно.

Мы много ходим эти четыре дня, ходим по городу, на заводы, вокруг памятников, и Маша не показывает виду, что устала, улыбается, шутит. Вот и померк в моих глазах подвиг Маресьева…

«Лучший выход — стать полевой женой генерала, похуже — полковника: генерал отнимет»

(из глав «Прорыв обороны под Оршей», «Восточная Пруссия. „Марш“ победителей», «Последние дни войны», «Победа»)

…29 мая наступление наших войск снова провалилось. Дальше третьей линии немецких укреплений не прошли и понесли огромные потери.

А через день перед строем читали нам адресованное командующему 3-м Белорусским фронтом маршалу Черняховскому страшное письмо Ставки Верховного главнокомандования о том, что 3-й Белорусский фронт не оправдал доверия партии и народа и обязан кровью искупить свою вину перед Родиной.

Я не военный теоретик, я сидел на наблюдательном пункте и видел своими глазами, какими смелыми и, видимо, умелыми были наши офицеры и солдаты, какой беззаветно храброй была пехота, как, невзирая на гибель своих друзей, вновь и вновь летели на штурм немецких объектов и безнадежно погибали наши штурмовики, и мне ясна была подлость формулировок Ставки. Мне ясно было, что разведка наша оказалась полностью несостоятельной, что авиация наша, погибая, уничтожала цели-обманки, что и количественно и качественно немецкая армия на этом направлении во много раз превосходила нас, что при всем этом и первый, и второй приказы о наступлении были преступны и что преступна была попытка Ставки Сталина свалить неудачи генералитета и разведки на замечательных наших пехотинцев, артиллеристов, танкистов, связистов, на мертвых и выживших героев.

Все это наверняка понимали и Сталин, и Жуков, и Черняховский, угробившие несколько десятков тысяч людей. Но при общем наступлении 1944 года наш оставшийся на важнейшем направлении фронт должен, обязан был переходить в наступление, ошибка должна была быть исправлена не смертью и кровью ослабленных подразделений, а стратегией и тактикой штаба Главнокомандующего…

* * *

…Поляки приветливы, но существование полунищенское. Захожу на кухню. Стены почему-то черные. Хочу облокотиться на стенку, и в воздух поднимается рой мух. А в доме — блохи. Зато у меня огромная двуспальная кровать и отдельная комната. А у старика хозяина сохранилась память о дореволюционной России и дореволюционном русском рубле. Королев за один рубль покупает у него поросенка.

— Что же ты делаешь, — говорю я ему, — ведь это наглый обман. Он же думает, что это дореволюционный золотой рубль.

Объясняю хозяину, а он не верит мне, так и остается при убеждении, что я шучу. О, пан лейтенант, о, рубль! Вся армия пользуется ситуацией, а поляки поймут, что русские их обманывали, спустя несколько месяцев, запомнят это и не простят…

L. Bat/RIA Novosti/Wikimedia Commons/CC-BY-SA 3.0

* * *

…Как трудно было существовать этим восемнадцатилетним девочкам на фронте в условиях полного отсутствия гигиены, в одежде, не приспособленной к боевым действиям, в чулках, которые то рвались, то сползали, в кирзовых сапогах, которые то промокали, то натирали ноги, в юбках, которые мешали бегать и у одних были слишком длинные, а у других слишком короткие, когда никто не считался с тем, что существуют месячные, когда никто из солдат и офицеров прохода не давал, а были среди них не только влюбленные мальчики, но и изощренные садисты.

Как упорно они в первые месяцы отстаивали свое женское достоинство, а потом влюблялись то в солдатика, то в лейтенантика, а старший по чину подлец офицер начинал этого солдатика изводить, и в конце концов приходилось этой девочке лежать под этим подлецом, который ее в лучшем случае бросал, а в худшем публично издевался, а бывало, и бил. Как потом шла она по рукам, и не могла уже остановиться, и приучалась запивать своими ста граммами водки свою вынужденную искалеченную молодость…

Так человек устроен, что все плохое сначала забывается, а впоследствии романтизируется, и кто вспоминать будет, что уже через полгода уезжали они по беременности в тыл, некоторые рожали детей и оставались на гражданке, а другие, и их было гораздо больше, делали аборты и возвращались в свои части до следующего аборта.

Были исключения. Были выходы.

Самый лучший — стать ППЖ, полевой женой генерала, похуже — полковника (генерал отнимет).

В феврале 1944 года до генералов штаба армии дошел слух о лейтенанте-связисте, который баб своих, выражаясь современным языком, не трахает.

А несколько ППЖ упорно изменяли своим любовникам-генералам с зелеными солдатиками. И вот по приказу командующего армии моему взводу придается новый телефонный узел — шесть проштрафившихся на поприще любви телефонисток, шесть ППЖ, изменивших своим генералам: начальнику политотдела армии, начальнику штаба, командующим двух корпусов, главному интенданту и еще не помню каким военачальникам.

Все они развращены, избалованы судьбой и поначалу беспомощны в условиях кочевой блиндажной жизни…

* * *

…Заходим в дом. Три большие комнаты, две мертвые женщины и три мертвые девочки. Юбки у всех задраны, а между ног донышками наружу торчат пустые винные бутылки. Я иду вдоль стены дома, вторая дверь, коридор, дверь и еще две смежные комнаты. На каждой из кроватей, а их три, лежат мертвые женщины с раздвинутыми ногами и бутылками.

Ну, предположим, всех изнасиловали и застрелили. Подушки залиты кровью. Но откуда это садистское желание — воткнуть бутылки? Наша пехота, наши танкисты, деревенские и городские ребята, у всех на родине семьи, матери, сестры.

Я понимаю — убил в бою. Если ты не убьешь, тебя убьют. После первого убийства шок, у одного озноб, у другого рвота. Но здесь какая-то ужасная садистская игра, что-то вроде соревнования: кто больше бутылок воткнет, и ведь это в каждом доме. Нет, не мы, не армейские связисты. Это пехотинцы, танкисты, минометчики. Они первые входили в дома…

* * *

…Утром сержант Лебедев залезает по приставной лестнице на чердак и, как ужаленный, скатывается вниз.

— Лейтенант, — говорит он мне почему-то шепотом, — на дворе фрицы.

Я на чердаке, подхожу к окну, а на дворе соседнего дома, прямо подо мной, человек сорок немцев в трусах загорают на солнце. Рядом с каждым обмундирование, автомат, кто-то сидит, курит, кто-то играет на губной гармошке, кто-то читает книжку…

— А что, если их всех закидать гранатами? — спрашивает меня Лебедев.

Считаю: нас девять, артиллеристов пять. А сколько немцев в соседних домах, что за часть, что у них на вооружении?

По рации сообщаю об обстановке, жду указаний, но никаких указаний не поступает.

Немцы нас уже заметили, но ни стрелять, ни одеваться не собираются. Солнце и какая-то жуткая лень. А мы сидим в своем доме с автоматами и гранатами и ждем указаний…

Ozersky/RIA Novosti/Wikimedia Commons/CC-BY-SA 3.0

* * *

…Когда мы вышли на побережье залива Фриш-Гаф, впереди было море, на горизонте — коса Данциг — Пилау. Весь берег был усыпан немецкими касками, автоматами, неразорвавшимися гранатами, банками консервов, пачками сигарет и зажигалок.

Вдоль берега на расстоянии метров двухсот друг от друга стояли двухэтажные коттеджи, в которых на кроватях, а то и на полу лежали раненые, недобитые фрицы. Одни отчужденно, другие безразлично, молча смотрели на нас. Ни страха, ни ненависти, а тупое безразличие просматривалось на их лицах, любой из нас мог поднять автомат и перестрелять их. Но от недавно еще сидящей в нас щемящей ненависти ничего не осталось. Сознательно или бессознательно они демонстрировали свою беззащитность и опустошенность.

В это мгновение не только до моего сознания, но и сознания многих тысяч офицеров и бойцов моей армии дошла мысль, что война на нашем направлении окончена, и по какому-то невероятному совпадению все, кто мог и у кого было не важно какое оружие, начали стрелять в воздух. Автоматы, пистолеты, минометы, танки, самоходки. Тысячи ракет, трассирующих пуль, смех, грохот минут пятнадцать. Это был первый в нашей жизни наш свободный, счастливый салют победы. Потом появились фляги и бутылки со спиртом.

Смялись, плакали, пили и вспоминали.

Никто никуда больше не торопил нас…

* * *

9 мая 1945 года. 

Мы спускались все ниже и ниже. Недоумение, растерянность, восторг. Внезапно шоссе перегородила крытая повозка, и мужчина в гражданском и мальчишки с сияющими лицами, с каким-то украинским акцентом, с ударением на «о» кричали:

— Война капут! Фриц капут! — и раздавали горячие пирожки, и разливали из кувшинов по бокалам вино.

Я не помню, какие слова и как они говорили, но помню радостные их глаза и то ли «Товарищ!», то ли «Брат!». Это были чехи, поднявшиеся до перевала, чтобы первыми встретить нас.

А потом целыми семьями, с едой и вином. Каждому хотелось с кем-то чокнуться, выпить за победу, и мы стремительно начали пьянеть, а конца приветствиям, поцелуям, объятиям не было видно, и отказываться от угощений было невозможно, и потому все было как в сказке. Человек пятьдесят буквально на руках спускали нас, вместо нас заклинивали палками колеса телег, смеялись, плакали, рассказывали о своей жизни, и все это рябило в глазах и как бы бурлило и таяло в общем тумане счастья.

Не помню, каким образом проехали мы еще несколько десятков километров, окруженные толпами людей, спустившихся с горных деревень и приехавших из соседних сел, не помню, как появился огромный двух–  или трехэтажный дом, как не то ключник, не то управляющий очень богатого хозяина этого дома распахнул парадные двери и пригласил нас отдохнуть с дороги.

Паркет, ковры, люстры, книжные полки, диваны.

Лошади и повозки во дворе.

Исполняющий обязанности хозяина этого дома из подвала приносит ящики с минеральной водой, но уже ни у кого нет сил ни есть, ни пить, ни выбирать место для отдыха. Все валятся на пол, на ковры и мгновенно засыпают, а меня, офицера, этот улыбающийся человек приглашает в кабинет хозяина, объясняет, что тот в Праге, и я могу воспользоваться для отдыха либо кроватью в спальне, либо огромным диваном в кабинете…

«Женщины лежат вдоль шоссе, и перед каждой — гогочущая армада мужиков со спущенными штанами»

(из глав «Самое страшное», «Война все спишет!»)

…Это было пять месяцев назад, когда войска наши в Восточной Пруссии настигли эвакуирующееся из Гольдапа, Инстербурга и других оставляемых немецкой армией городов гражданское население. На повозках и машинах, пешком — старики, женщины, дети, большие патриархальные семьи медленно, по всем дорогам и магистралям страны уходили на запад.

Наши танкисты, пехотинцы, артиллеристы, связисты нагнали их, чтобы освободить путь, посбрасывали в кюветы на обочинах шоссе их повозки с мебелью, саквояжами, чемоданами, лошадьми, оттеснили в сторону стариков и детей и, позабыв о долге и чести и об отступающих без боя немецких подразделениях, тысячами набросились на женщин и девочек.

Женщины, матери и их дочери, лежат справа и слева вдоль шоссе, и перед каждой стоит гогочущая армада мужиков со спущенными штанами.

Обливающихся кровью и теряющих сознание оттаскивают в сторону, бросающихся на помощь им детей расстреливают. Гогот, рычание, смех, крики и стоны. А их командиры, их майоры и полковники стоят на шоссе, кто посмеивается, а кто и дирижирует, нет, скорее регулирует. Это чтобы все их солдаты без исключения поучаствовали.

Нет, не круговая порука и вовсе не месть проклятым оккупантам этот адский смертельный групповой секс.

Вседозволенность, безнаказанность, обезличенность и жестокая логика обезумевшей толпы.

Потрясенный, я сидел в кабине полуторки, шофер мой Демидов стоял в очереди, а мне мерещился Карфаген Флобера, и я понимал, что война далеко не все спишет. Полковник, тот, что только что дирижировал, не выдерживает и сам занимает очередь, а майор отстреливает свидетелей, бьющихся в истерике детей и стариков.

— Кончай! По машинам!

А сзади уже следующее подразделение.

И опять остановка, и я не могу удержать своих связистов, которые тоже уже становятся в новые очереди. У меня тошнота подступает к горлу.

До горизонта между гор тряпья, перевернутых повозок трупы женщин, стариков, детей. Шоссе освобождается для движения. Темнеет.

Слева и справа немецкие фольварки (усадьбы — прим. ред.). Получаем команду расположиться на ночлег.

Это часть штаба нашей армии: командующий артиллерией, ПВО, политотдел.

Мне и моему взводу управления достается фольварк в двух километрах от шоссе.

Во всех комнатах трупы детей, стариков, изнасилованных и застреленных женщин.

Мы так устали, что, не обращая на них внимания, ложимся на пол между ними и засыпаем…

volgadmin.ru./Wikimedia Commons

* * *

…Только днем возникает время, чтобы вынести на двор трупы.

Не помню, куда мы их выносили.

На двор?

В служебные пристройки? Не могу вспомнить куда, знаю, что ни разу мы их не хоронили.

Похоронные команды, кажется, были, но это далеко в тылу.

Итак, я помогаю выносить трупы. Замираю у стены дома.

Весна, на земле первая зеленая трава, яркое горячее солнце. Дом наш островерхий, с флюгерами, в готическом стиле, крытый красной черепицей, вероятно, ему лет двести, двор, мощенный каменными плитами, которым лет пятьсот.

В Европе мы, в Европе!

Размечтался, и вдруг в распахнутые ворота входят две шестнадцатилетние девочки-немки. В глазах никакого страха, но жуткое беспокойство.

Увидели меня, подбежали и, перебивая друг друга, на немецком языке пытаются мне объяснить что-то. Хотя языка я не знаю, но слышу слова «мутер», «фатер», «брудер».

Мне становится понятно, что в обстановке панического бегства они где-то потеряли свою семью.

Мне ужасно жалко их, я понимаю, что им надо из нашего штабного двора бежать куда глаза глядят и быстрее, и я говорю им:

— Муттер, фатер, брудер — нихт! — и показываю пальцем на вторые дальние ворота — туда, мол. И подталкиваю их.

Тут они понимают меня, стремительно уходят, исчезают из поля зрения, и я с облегчением вздыхаю — хоть двух девочек спас, и направляюсь на второй этаж к своим телефонам, внимательно слежу за передвижением частей, но не проходит и двадцати минут, как до меня со двора доносятся какие-то крики, вопли, смех, мат.

Бросаюсь к окну.

На ступеньках дома стоит майор А., а два сержанта вывернули руки, согнули в три погибели тех самых двух девочек, а напротив — вся штабармейская обслуга — шофера, ординарцы, писари, посыльные.

— Николаев, Сидоров, Харитонов, Пименов… — командует майор А. — Взять девочек за руки и ноги, юбки и блузки долой! В две шеренги становись! Ремни расстегнуть, штаны и кальсоны спустить! Справа и слева, по одному, начинай!

А. командует, а по лестнице из дома бегут и подстраиваются в шеренги мои связисты, мой взвод. А две «спасенные» мной девочки лежат на древних каменных плитах, руки в тисках, рты забиты косынками, ноги раздвинуты — они уже не пытаются вырываться из рук четырех сержантов, а пятый срывает и рвет на части их блузочки, лифчики, юбки, штанишки.

Выбежали из дома мои телефонистки — смех и мат.

А шеренги не уменьшаются, поднимаются одни, спускаются другие, а вокруг мучениц уже лужи крови, а шеренгам, гоготу и мату нет конца.

Девчонки уже без сознания, а оргия продолжается.

Гордо подбоченясь, командует майор А. Но вот поднимается последний, и на два полутрупа набрасываются палачи-сержанты.

Майор А. вытаскивает из кобуры наган и стреляет в окровавленные рты мучениц, и сержанты тащат их изуродованные тела в свинарник, и голодные свиньи начинают отрывать у них уши, носы, груди, и через несколько минут от них остаются только два черепа, кости, позвонки.

Мне страшно, отвратительно.

Внезапно к горлу подкатывает тошнота, и меня выворачивает наизнанку.

Майор А. — боже, какой подлец!

Я не могу работать, выбегаю из дома, не разбирая дороги, иду куда-то, возвращаюсь, я не могу, я должен заглянуть в свинарник.

Передо мной налитые кровью свиные глаза, а среди соломы, свиного помета два черепа, челюсть, несколько позвонков и костей и два золотых крестика — две «спасенные» мной девочки…

* * *

…1 февраля город Хайльсберг был взят нашей армией с ходу. Это был прорыв немецкой линии обороны. В городе оставался немецкий госпиталь, раненые солдаты, офицеры, врачи. Накануне шли тяжелые бои, немцы умирали, но не сдавались. Такие были потери, так тяжело далась эта операция, столько ненависти и обиды накопилось, что пехотинцы наши с ходу расстреляли и немецких врачей, и раненых солдат и офицеров — весь персонал госпиталя.

Через два дня — контратака.

Наши дивизии стремительно отступают, и око за око — уже наш госпиталь не успевает эвакуироваться, и немцы расстреливают поголовно всех наших врачей, раненых солдат и офицеров…

Anatoliy Garanin/RIA Novosti archive/Wikimedia Commons/CC-BY-SA 3.0

* * *

…В костел загоняют около двухсот пятидесяти женщин и девочек, но уже минут через сорок к костелу подъезжают несколько танков. Танкисты отжимают, оттесняют от входа моих автоматчиков, врываются в храм, сбивают с ног и начинают насиловать женщин.

Я ничего не могу сделать. Молодая немка ищет у меня защиты, другая опускается на колени.

— Герр лейтенант, герр лейтенант!

Надеясь на что-то, окружили меня. Все что-то говорят.

А уже весть проносится по городу, и уже выстроилась очередь, и опять этот проклятый гогот, и очередь, и мои солдаты.

— Назад, … вашу мать! — ору я и не знаю, куда девать себя и как защитить валяющихся около моих ног, а трагедия стремительно разрастается.

Стоны умирающих женщин. И вот уже по лестнице (зачем? почему?) тащат наверх, на площадку окровавленных, полуобнаженных, потерявших сознание и через выбитые окна сбрасывают на каменные плиты мостовой.

Хватают, раздевают, убивают. Вокруг меня никого не остается. Такого еще ни я, никто из моих солдат не видел. Странный час.

Танкисты уехали. Тишина. Ночь. Жуткая гора трупов. Не в силах оставаться, мы покидаем костел. И спать мы тоже не можем.

Сидим на площади вокруг костра. Вокруг то и дело разрываются снаряды, а мы сидим и молчим.

* * *

…Война все спишет?

Вспомнил, как штабной офицер в романе Льва Толстого сверху вниз смотрел на полковника князя Болконского.

А в январе 1942 года сержант Пеганов, который на гражданке был парикмахером, стриг и брил генералов и потому смотрел сверху вниз на лейтенантов и майоров. То же — портной, ефрейтор Благоволин. Он перешивал шинели из немодных в модные, из солдатских в офицерские и изготовлял офицерские фуражки с лакированными козырьками полковникам и генералам бесплатно, а лейтенантам за деньги. А старший сержант Демидов, который на гражданке был фотографом, а в армии, поскольку пил и закусывал с генералами и полковниками, ни в каких боевых операциях не участвовал. Ко мне он относился снисходительно. Надо отдать ему должное, он еще за деньги часы чинил, а мне бесплатно, и все мои военные фотографии — это его подарки.

Это была наша армейская солдатская элита. В нее чуть ниже рангом входило десятка два водителей армейских автомашин — в 1942 году легковых газиков, полуторок, крытых радиостанций, позже — американских «Виллисов», «Студебеккеров».

Благодаря постоянной дружбе с интендантами были у них всегда водка и консервы, и штабной повар Жуков обеспечивал их двойными порциями привилегированной еды.

По приказу капитана Рожицкого бойцами моими был построен в обороне под Дорогобужем большой блиндаж, переоборудованный в черную баню.

Из сожженной немцами ближайшей деревни привезли камни, соорудили полки и столы.

Его личный ординарец, ефрейтор Мосин, мыл ему спину, живот, ноги и по его специальному приказанию — все, что между ногами, таким же образом мыл он гостей Рожицкого, полковников и генералов. А наш интендант, старший лейтенант Щербаков, из уворованных из солдатских стограммовых пайков водки и продуктов со склада угощал их после бани. Еще он менял обмундирование со склада у освобожденного населения на самогонку.

Ординарца Мосина тошнило, когда он мыл промежности блаженствующему Рожицкому, и он дезертировал из армии. Дальнейшей судьбы его я не знаю. 

* * *

А у моего ординарца Гришечкина вдруг образовался огромный запас самогонки.

Лошадь — боль моя. Овес выдавали, а сена не было. Гришечкин то и дело в поисках прошлогоднего сена совершал поездки по окрестным селам.

То, что сено он воровал, я знал, не знал только о его побочном «бизнесе». Слово «бизнес» — это не из того времени, но, как ни удивительно, точнее ничего в голову не приходит…

Под предлогом поездок за сеном воровал он у жителей окрестных освобожденных деревень жернова.

Два несколькопудовых, кажется, гранитных круглых камня для превращения зерна в муку. Воровал в одной деревне, а продавал за несколько литров самогонки в другой. За этим делом я его однажды застал и пришел в ужас.

Люди, которых он обкрадывал, бедствовали. Я заставил его отвезти жернова его первым жертвам и отказался от его услуг ординарца. Выбрал вместо него Соболева — замечательного, доброго, честного и чрезвычайно храброго мужика…

Archive/Russian Look

* * *

Вспомнил об освобожденных из немецкого концлагеря Сувалки наших военнопленных.

В центре этого городка были кирпичные двухэтажные дома, а мы остановились в деревянном доме и развернули радиостанцию прямо на дороге. А по дороге шли освобожденные нашими войсками лагерники, бывшие красноармейцы, и кто-то из них попросил воды, зашел в дом, напился и по рассеянности оставил на столе черную записную книжку.

Мимо нас двигалась бесконечная вереница полуистощенных людей, и один из них, увидев нас, произнес со злобой, указывая пальцем на своего соседа:

— Вот власовец! Его надо арестовать.

А тот сказал:

— Ты что врешь, ты сам власовец!

И тут масса освобожденных, бывших наших солдат остановилась, и каждый, показывая на своего соседа, хриплым голосом орал:

— Это он, он сотрудничал с немцами!

Мы стояли подавленные и не верили своим глазам. Картина напоминала мне «слепцов» Питера Брейгеля, которые вслед за своим проводником проваливались в пропасть.

Так власовцы или не власовцы?

И кто бы они ни были, почему так ненавидят друг друга? Если власовцы, то почему сидели в концлагере, обреченные на смерть?

Если сводят счеты друг с другом и лгут, то почему?

* * *

Страшно и противно мне стало, и вошел я в избу, и увидел на столе черный блокнот, тот, забытый одним из движущейся толпы.

Открываю и понимаю, что это дневник нашего офицера, раненного в 1941 году при отступлении и попавшего сначала в лазарет при лагере. Старший лейтенант, инженер, москвич описывает, как уже в конце первой недели по доносам соседей по баракам расстреливали эсэсовцы всех коммунистов и евреев, и фраза прописными буквами: «КОГДА ПРИДЕТЕ, НЕ ВЕРЬТЕ НИКОМУ! ВСЕ, КТО ОСТАВАЛСЯ ВЕРЕН РОДИНЕ, РАССТРЕЛЯНЫ. Остались в живых только те, кто так или иначе сотрудничал с лагерным начальством». И опять как вопль: «НЕ ВЕРЬТЕ НИКОМУ!».

Прав ли он был? Не знаю.

Ведь все эти обличающие друг друга прошли мучительный путь от немецкого концлага к русскому ГУЛАГу.

Не были они ни палачами, ни карателями. Их ли грехи, что предала их Родина, пошли они на какой-то компромисс с палачами с целью не умереть.

Затертые меж двух бесчеловечных тоталитарных систем, заслуживали они если не оправдания, то уж во всяком случае — жалости…

Ivan Shagin/RIA Novosti archive/Wikimedia Commons/CC-BY-SA 3.0

* * *

…В 1945 году образ мыслей умирающего офицера целиком совпадал с моим. Первым моим желанием в момент, когда я читал его дневник, было переслать его на Лубянку. Но чем это отличалось бы от «подвига» Павлика Морозова? Образ врага, страх возмездия?

Если я не ошибаюсь и это на самом деле были власовцы, то какой же ужас, какой страх возмездия заставлял их ценой предательства друг друга пытаться спасти от гибели себя. Так ли они отличались от штрафников фронта, от партийных функционеров времен чисток и единогласных голосований? Не тот ли же это менталитет человека 1937 года? Как во мне могла совмещаться психология интеллигента, народника, передвижника, поклонника декабристов и Герцена с этой жаждой разоблачить и наказать? Но ведь это было. Господи! Слава богу, что утопил я на жуткой ночной переправе ту записную книжку и остался, волею случая, человеком чести и не вступил, тоже волею случая, в партию большевиков… 

«Без этого покаяния нельзя достойно уйти из жизни»

(из глав «В освобожденной Европе», «Демобилизация», «Самое страшное»)

Сентябрь 1945 года.  

С трудом нашел нашу комендатуру.

Долго стучал, но никто не отзывался. Наконец дверь открыл полупьяный заспанный майор — комендант города.

Я, как мог, объяснил, что задержался в штабе, возвращаюсь в часть, надо как-то переночевать.

— Комендатура не гостиница, ничего для вас сделать не могу!

Повернулся на 180 градусов, вошел в комнату, запер за собой дверь. Я остался в холодном темном предбаннике. До крайности возмущенный, начал стучать в дверь. Майор появился с автоматом в руке, а я увидел через раскрытую настежь дверь стол, уставленный полупустыми бутылками, и на диване испуганную голую женщину.

Это было не очень весело.

Я вытащил из кобуры наган и, дабы предупредить преступный разворот дела и огорошить самодура и мерзавца, произнес, что немедленно доложу обо всем увиденном маршалу Коневу, по распоряжению которого я прибыл в штаб армии, и, не спуская пальца со спускового крючка, направился к телефону.

Что-то, видимо, дошло до майора.

— Что же ты не понимаешь шуток, — захрипел он, — так бы сразу и сказал, садись за стол, а я вызову толмача.

Я отодвинул от себя кружку со спиртом и стал ждать. Майор глухо матерился, его явно тянуло ко сну. Через двадцать минут появился толмач-венгр. Я пошел вслед за ним…

— Господин лейтенант, — горько сказал он, — почти всех владельцев домов комендант обложил данью: одни несут ему вино, другие деньги, третьи приводят женщин. В обмен он дал им обещание не тревожить их русскими постояльцами, дело безнадежное. — И он повел меня в свой собственный дом. Открыл дверь.

На грязном полу впритирку валялись застрявшие, как и я, в штабе армии прибывшие из разных частей лейтенанты, капитаны, майоры.

Толмач указал мне на угол пола и скрылся.

Мне было холодно, меня тошнило от голода и возмущения, но делать было нечего. Заснуть я так и не смог и с первыми лучами солнца вышел на улицу. Мне повезло — попутная машина довезла меня до Шопрона. 

Я все время думал о судьбе воина-победителя. 

V. Kinelovskiy/RIA Novosti archive/Wikimedia Commons/CC-BY-SA 3.0

* * *

Июнь 1946 года. 

Получаю демобилизационные документы. У меня два чемодана, набитые трофеями…

Добираюсь я до знакомого своего славянского домика. Хозяйка с радостью отворяет мне калитку, но в комнате на диване сидит полупьяный старшина. На столе бутылка водки.

Знакомимся, пьем за победу, за возвращение на родину. Я смертельно устал, ложусь на кровать и засыпаю. Старшина будит меня, говорит, что тоже уезжает завтра из Вены домой в Брянск, что, пока я спал, хозяйка уходила из дома куда-то, а он поднялся на второй этаж и обнаружил в бюро столовое серебро, золотые серьги и кольца, золотой портсигар.

— Лейтенант, — говорит он. — У меня наган, я не сдал его. Давай с тобой ночью убьем эту б… бабу и ее мужа, все вещи разделим, может, еще что найдем. А завтра утром — на поезд до Будапешта, никто нас никогда не найдет, дело абсолютно чистое!

Понимаю, что убить человека для него дело плевое, надо выходить из трудного положения.

Раскрываю чемодан, вытаскиваю четыре бутылки венгерской «палинки» (предполагал угостить москвичей). Это виноградная водка крепостью больше пятидесяти градусов. Предлагаю сначала выпить, наливаю ему полную кружку, себе — граммов сто, пьем за удачу. Наливаю ему вторую кружку, себе для виду, пьем за победу, наливаю ему третью и четвертую кружки.

Минут через двадцать он пьянеет окончательно, пытается лечь на диван и сползает под стол. Десять часов вечера. Приходят хозяйка с мужем, поднимаются наверх, а я сижу на стуле и понимаю, что спать мне не придется, преступление надо предотвратить.

Так сижу до семи утра, старшина — потенциальный вор и бандит — спит под столом. В семь часов утра с трудом бужу его, говорю, что можем опоздать на поезд, что сам только что проснулся. Мне удается уговорить его, не убивая стариков, ехать на вокзал — слишком мало осталось времени. Берем чемоданы и вещмешки, спускаемся в метро.

— Мудак ты, лейтенант, — говорит он мне, — я думал, что ты мужик, а ты — … …!

* * *

7 мая 2002 года, спустя пятьдесят восемь лет. 

— Я не желаю слушать это, я хочу, чтобы вы, Леонид Николаевич, этот текст уничтожили, его печатать нельзя! — говорит мне срывающимся голосом мой друг, поэт, прозаик, журналист Ольга Ильницкая.

Происходит это в 3-м госпитале для ветеранов войны в Медведкове. Десятый день лежу в палате для четверых. Пишу до и после завтрака, пишу под капельницей, днем, вечером, иногда ночью.

Спешу зафиксировать внезапно вырывающиеся из подсознания кадры забытой жизни. Ольга навестила меня, думала, что я прочитаю ей свои новые стихи.

На лице ее гримаса отвращения, и я озадачен…

* * *

…Зачем пишу?

Какова будет реакция у наших генералов, а у наших немецких друзей из ФРГ? А у наших врагов из ФРГ?

Принесут ли мои воспоминания кому-то вред или пользу? Что это за двусмысленная вещь — мемуары! Искренно — да, а как насчет нравственности, а как насчет престижа государства, новейшая история которого вдруг войдет в конфликт с моими текстами? Что я делаю, какую опасную игру затеял?

Озарение приходит внезапно.

Это не игра и не самоутверждение, это совсем из других измерений, это покаяние. Как заноза, сидит это внутри не только меня, а всего моего поколения. Вероятно, и всего человечества. Это частный случай, фрагмент преступного века, и с этим, как с раскулачиванием 30-х годов, как с ГУЛАГом, как с безвинной гибелью десятков миллионов безвинных людей, как с оккупацией в 1939 году Польши, нельзя достойно жить, без этого покаяния нельзя достойно уйти из жизни. Я был командиром взвода, меня тошнило, смотрел как бы со стороны, но мои солдаты стояли в этих жутких преступных очередях, смеялись, когда надо было сгорать от стыда, и, по существу, совершали преступления против человечества.

Леонид Николаевич Рабичев

* * *

Полковник-регулировщик? Достаточно было одной команды? Но ведь по этому же шоссе проезжал на своем «Виллисе» и командующий 3-м Белорусским фронтом маршал Черняховский. Видел, видел он все это, заходил в дома, где на постелях лежали женщины с бутылками между ногами? Достаточно было одной команды?

Так на ком же было больше вины: на солдате из шеренги, на полковнике-регулировщике, на смеющихся полковниках и генералах, на наблюдающем мне, на всех тех, кто говорил, что война все спишет?

В марте 1945 года моя 31-я армия была переброшена на 1-й Украинский фронт в Силезию, на Данцигское направление. На второй день по приказу маршала Конева перед строем было расстреляно сорок советских солдат и офицеров, и ни одного случая изнасилования и убийства мирного населения больше в Силезии не было. Почему этого же не сделал маршал Черняховский в Восточной Пруссии? Сумасшедшая мысль мучает меня — Сталин вызывает Черняховского и шепотом говорит ему:

— А не уничтожить ли нам всех этих восточнопрусских империалистов на корню, территория эта по международным договорам будет нашей, советской?

И Черняховский — Сталину:

— Будет сделано, товарищ генеральный секретарь!

Это моя фантазия, но уж очень похожа она на правду. Нет, не надо мне ничего скрывать, правильно, что пишу о том, что видел своими глазами. Не должен, не могу молчать! Прости меня, Ольга Ильницкая…  

Примечание редактора. Понимаем, что многие скажут: не было того, что написано в этом тексте, это ложь. Им придется возразить: если воспоминания очевидца событий — ложь, то где тогда правда? В отредактированных учебниках истории?.. Другие скажут: пусть это правда, но зачем лишний раз вспоминать о таком, зачем ковырять эту рану, расшатывать эту скрепу? Ответим им: раз в год, в день начала Войны, об этом напомнить все-таки можно. Ведь за десятки лет как-то забылась фраза «Это не должно повториться», и на ее место приходит глупое «Можем повторить». 

На фоне государственной пропаганды, парадов и учений мы зачастую забываем, что война — это страдания, ужас, боль, несчастья для сотен тысяч, миллионов людей. На войне есть место героизму, и нужно чтить память героев войны. Но находится на ней место и самым низким, чудовищным поступкам — и о них тоже нельзя забывать. Это нужно вспоминать хоть иногда, чтобы война не превращалась в раскрашенную картинку из детской книжки. Наш долг как граждан — стремиться сохранить правдивую память о войне, пусть эта правда иногда нам отвратительна. 

Хочешь, чтобы в стране были независимые СМИ? Поддержи Znak.com

Женщины Первой мировой войны в фотографиях — Ненаписанная запись

Роль женщин во Второй мировой войне увековечена в таких знаковых образах, как Рози Клепальщица, провозглашающая «Да, мы можем!» и WASP зарабатывают свои крылья. Истории о женщинах, наводняющих рабочую силу в отсутствие мужчин, доминируют в учебниках по истории и фильмах. Но они не были первыми и не последними, кто бросил вызов своей традиционной роли, отвечая на зов дяди Сэма. В честь Месяца истории женщин мы рассмотрим роль женщин в Первой мировой войне и их влияние на Движение за права женщин в начале 20 века.

Суфражистки заявляют о своей готовности помочь своей стране, когда вспыхнули военные действия между Германией и США. 165-WW-600-A1

В начале Первой мировой войны в 1914 году женщинам не разрешалось служить в армии. Им даже не разрешили голосовать по всей стране. До того, как США вступили в войну, большинство женщин были отнесены к семейной жизни в качестве жен или служанок. Некоторые работали в текстильном производстве, розничной торговле, правительстве и образовании. Многие хотели большего и рассматривали войну как возможность для женщин доказать свою ценность.Движение суфражисток было в самом разгаре, поскольку напряженность в отношениях с Германией обострилась после гибели пассажирского корабля RMS Lusitania в 1915 году и перехвата Telegram Циммермана в 1917 году. Соединенные Штаты вступили в войну в 1917 году, сразу же призвав почти 3 миллиона человек поступление на военную службу и привлечение к работе беспрецедентного числа женщин.

Женщины в тылу

По мере того, как рекордное количество мужчин призывали на службу, женщин призывали выполнять свои функции на фабриках.Хотя их работа была особенно важна на заводах по производству боеприпасов, женщины играли жизненно важную роль в производстве самолетов, автомобилей и кораблей.

Гражданские организации

Женщины играли жизненно важную роль в гражданских организациях, от Американского Красного Креста до Совета национальной обороны. Они также стали активными участниками местных организаций.

Женская сухопутная армия. 165-WW-581-A1 Вспомогательный Красный Крест.165-WW-35-B25 Кавалерийский корпус Американской женской лиги самообороны. 165-WW-143-B4 Девочки разносят лед. 165-WW-595-A3

Военные организации

Хотя женщинам не разрешалось участвовать в боевых действиях, они внесли значительный вклад в медицинское обслуживание. Они также участвовали в телеграфии и стенографии, маскировке, испытании боеприпасов и испытаниях боеприпасов.

Избирательное право

Первая мировая война оказала глубокое влияние на избирательное право женщин.Национальная американская ассоциация избирательного права женщин (NAWSA) активно участвовала в гражданских и военных организациях. Национальная женская партия (НРП) организовала первые пикеты в Белом доме, чтобы продемонстрировать несоответствие между ведением войны за сохранение демократии и отказом в этом праве на демократию американским женщинам. К 1918 году президент Вильсон утверждал: « Мы сделали женщин партнерами в этой войне; должны ли мы допустить их только к партнерству страданий, жертв и тяжелого труда, а не к партнерству привилегий и прав? Эту войну нельзя было бы вести … если бы не услуги женщин, услуги, оказываемые во всех сферах, не только в тех областях деятельности, в которых мы привыкли видеть их работу, но и везде, где мужчины работали и на самых краях и краях самой битвы. ”

Суфражистки пикетируют Белый дом. 165-WW-600-A7 Первый контингент женских зарубежных больниц, поддерживаемый Национальной американской ассоциацией избирательного права женщин. 165-WW-600-A10 Женщины, работающие с боеприпасами, призывают президента поддержать закон об избирательном праве. 165-WW-600-A6 Один из плакатов, которые несли пикетирующие Белый дом и Капитолий женщины. 165-WW-600-A5

К 1920 году война закончилась, и была принята 19-я поправка, дающая американским женщинам право голоса.Многие женщины вернулись в дом, изо всех сил пытаясь осмыслить свою вновь обретенную роль на фоне растущего гендерного разрыва из-за большого количества жертв и роста уровня безработицы из-за возвращения войск и закрытия заводов во время войны. Однако многие женщины остались работать, требуя равной оплаты за равный труд и прокладывая путь своим дочерям и внучкам во Второй мировой войне и в последующий период.

NARA в настоящее время завершает крупномасштабный проект по оцифровке фотографий и фильмов времен Первой мировой войны, включая эти фотографии из 165-WW, Американской неофициальной коллекции фотографий Первой мировой войны, 1917-1918 гг.Следите за обновлениями по этому проекту в ближайшее время.

женщин в Первой мировой войне — военные плакаты

Военные плакаты

Использование плакатов в качестве пропаганды стало популярным во время Первой мировой войны, и некоторые из самых знаковых изображений той эпохи используются до сих пор. Например, изображение дяди Сэма, указывающего на зрителей и говорящего: «Я ХОЧУ ТЕБЯ», созданное Джеймсом Монтгомери Флэггом, датируется 1916 годом и впоследствии использовалось на протяжении всей оставшейся части Первой мировой войны, переделано для Второй мировой войны, и до сих пор остается узнаваемый для многих людей сегодня.Популярность плакатов во время Первой мировой войны говорит о том, насколько эффективно они могли достигать и влиять на американский народ, передавая информацию и пытаясь повлиять на поведение.

Многие плакаты были заказаны Отделом иллюстрированной рекламы Комитета общественной информации. Джордж Крил, председатель комитета, твердо убежден, что плакаты будут иметь чрезвычайно важное значение для воздействия на чувства американцев: «Я был убежден, что плакат должен сыграть большую роль в формировании права на общественное мнение.Печатное слово может не читаться; люди могли решить не посещать собрания или смотреть фильмы, но рекламный щит привлекал даже самый равнодушный взгляд. . . «[1]

Другие организации, активно участвующие в войне и оказании помощи на войне, такие как Армия США, YMCA и Красный Крест, также заказали свои плакаты художникам. Распространение плакатов, выпущенных правительством и другими организациями, служило для мотивации и влияния на американский народ различными способами.Некоторые просто были нацелены на пропаганду патриотизма и поощрение общественной поддержки войны. Однако многие пошли еще дальше, поощряя вербовку, продвигая Liberty Bonds и нанимая добровольцев для различных работ в тылу. Плакаты пытались достичь этих целей, обращаясь к разной аудитории разными способами. Например, чтобы способствовать призыву на военную службу, плакат может сообщать мужчинам, что дядя Сэм хочет их служить в армии США; это могло сыграть на чувстве вины у мужчин, которые не поступили в армию; он мог убедить матерей и жен, что им нужно было сказать мужчинам в их жизни, чтобы они вступили в армию; или может показывать соблазнительные героические действия на поле боя.

Изображение и использование женщин на плакатах Первой мировой войны варьировалось в зависимости от цели организации, которая их заказала. На некоторых плакатах женщины изображены в беде или в поисках помощи как жертвы войны. До прихода на территорию США эти плакаты действовали, чтобы склонить американское общественное мнение к присоединению к союзникам, вызывая возмущение тем, что страна, особенно ее женщины, подверглись нападению. После того, как США вступили в войну, плакаты с изображением женщин-жертв сыграли традиционно мужскую роль защитника женщин, чтобы убедить мужчин поступить в вооруженные силы.

На других плакатах женщины изображались соблазнительницами, побуждающими мужчин вступать в армию посредством их сексуализации. Ярким примером военного плаката, использующего женщин для соблазнения мужчин к вербовке, является плакат ВМС США «Я хочу тебя», созданный Говардом Чендлером Кристи. Привлекательная молодая женщина, одетая в морскую одежду, наклоняется к зрителю и знойно смотрит, пока ее волосы развеваются. На плакате написано: «Я хочу тебя для флота», но, похоже, именно девушка говорит «Я хочу тебя», а не сам плакат.

В отличие от плакатов, изображающих женщин жертвами, пассивными наблюдателями войны или соблазнительницами, многие плакаты времен Первой мировой войны изображают женщин, играющих гораздо более активную роль в участии в военных действиях. Например, многие плакаты Красного Креста (часто с просьбой о пожертвованиях или поиском дополнительных добровольцев и медсестер) изображают медсестер в разгар конфликта, которые несут носилки с ранеными солдатами, ухаживают за солдатами и заботятся о семьях, перемещенных в результате войны. Этих женщин изображают сильными, смелыми и патриотичными, тем самым способствуя работе медсестер и Красного Креста и побуждая других американцев также оказать свою поддержку.

Плакаты с изображением активных патриотичных женщин также использовались в тылу для продвижения и вербовки для участия в военных действиях в Америке. Эти плакаты, как и плакат «Армия женщин Лэнди», изображенный ниже, изображают женщин, выполняющих свою работу в тылу, обычно проявляющих энтузиазм и способствующих продвижению усилий в тылу. Кроме того, женщин обычно изображают как «обычных» женщин … чтобы подать пример для потенциальных участников военных действий »в Америке [2].

Аллегорические женщины также появлялись на плакатах Первой мировой войны, чаще всего представляя такие страны, как Франция или Америка, или определенные национальные идеалы или цели, такие как свобода, победа и справедливость.Многие плакаты с аллегорическими женщинами были нацелены на вербовку мужчин в вооруженные силы, хотя, когда они не призывали на военную службу, плакаты также предназначались для женщин.

Помимо изображения женщин, многие плакаты, включенные в этот раздел, освещают организации военного времени, которые внесли свой вклад в военные усилия, такие как Красный Крест, Общественная служба военного лагеря и YWCA, многими из которых руководили женщины и / или чья волонтерская база в основном состояла из женщин.

Обратите внимание, что Центр архивов NMAH находится в процессе оцифровки своей обширной коллекции плакатов, поэтому изображения могут быть недоступны для всех плакатов, включенных в этот раздел — вернитесь в ближайшее время!

Дополнительные ресурсы

Дэвид Хаберститч, «Воспоминания о модели плаката военного времени», O Say Can You See? Истории из Национального музея американской истории (блог), 12 октября 2010 г.

Элизабет Прелингер и Бартон К. Хакер, «Дух женщины-власти»: изображение женщин на плакатах времен Первой мировой войны », в A Companion to Women’s Military History , ed. Бартон К. Хакер и Маргарет Вайнинг (Бостон: Брилл, 2012), 453–484.

Эрик Ван Шаак, «Отдел художественной рекламы в Первой мировой войне», Design Issues 22, no. 1 (зима 2006 г.): 32–45.

Цзя-Руи Кук, «Плакаты, которые продавали американскую публику о Первой мировой войне», Smithsonian Magazine , 28 июля 2014 г.

Мишель Дж. Шовер, «Роли и образы женщин в пропаганде Первой мировой войны», Политика и общество 5, вып. 4 (декабрь 1975 г.): 469–486.

Плакаты времен Первой мировой войны в Библиотеке Конгресса.

Плакаты времен Первой мировой войны в Центре военной истории армии США.

«Плакаты времен Первой мировой войны: графическое искусство пропаганды», LIFE.com.

«Твоя страна зовет !: Плакаты времен Первой мировой войны» в Хантингтоне.

---

[2] Элизабет Прелингер и Бартон К.Хакер, «Дух женщины-власти»: изображение женщин на плакатах времен Первой мировой войны », в A Companion to Women’s Military History , ed. Бартон С. Хакер и Маргарет Вайнинг (Бостон: Брилл, 2012), 464.

Источники изображений:

Герберт Эндрю Паус, «Женская сухопутная армия Америки», 1918, фотографии, гравюры, рисунки, Библиотека Конгресса, файл JPEG, http://lcweb2.loc.gov/service/pnp/ppmsca/13400/13492r.jpg (по состоянию на 30 апреля 2015 г.).

Говард Чендлер Кристи, «Я хочу тебя для флота», 1917, фотографии, гравюры, рисунки, Библиотека Конгресса, файл JPEG, http: // lcweb2.loc.gov/service/pnp/cph/3g00000/3g02000/3g02000/3g02010r.jpg (по состоянию на 30 апреля 2015 г.).

На передовой с женщинами-военными фотографами | Искусство | DW

Женщины-фотожурналисты снимают войну на пленку уже почти столетие — начиная с гражданской войны в Испании в 1930-х годах, когда портативные камеры впервые сделали возможными спонтанные снимки. Тем не менее, конфликт долгое время оставался сферой, в которой преобладали мужчины, не только как военные фотографы, но также актеры и исполнители зверств.

Выставка «Женщины-военные фотографы», открывшаяся 8 марта в Дюссельдорфском музее Кунстпаласт, надеется изменить это положение. Он привлекает внимание к работам восьми женщин-фотографов-конфликтологов. Выставка охватывает широкий спектр конфликтов 20-го века в образах и проливает новый свет на взгляд на роль женщин в войне. На фотографиях, выбранных для шоу, женщины рассматриваются как жертвы и преступники.

«Представленные изображения не подтверждают стереотип о существовании такой вещи, как« женская »перспектива, а скорее показывают, что эти восемь фотографов использовали разные методы и визуальные образы, чтобы нести навязчивые свидетели этих событий», — пишут кураторы. каталог выставки.На выставке представлены работы Герды Таро, Ани Нидрингхаус, Кэролайн Коул, Сьюзан Майзелас, Ли Миллер, Франсуазы Демульдер, Кристин Шпенглер и Катрин Лерой.

Женщины-фотожурналисты имеют доступ к участкам войны, которые могут быть недоступны их коллегам-мужчинам. Выше фотография, сделанная Аней Нидрингхаус в Багдаде, Ирак.

Принимая сторону

Как солдаты на передовой, так и последствия этих войн для гражданского населения показаны в шоу, начиная с новаторской работы Герды Таро во время гражданской войны в Испании 1936-39 годов.

Мотивированная своими политическими взглядами поехать в Испанию, чтобы сфотографировать войну с точки зрения поддерживаемой ею стороны, Таро была отнюдь не нейтральным наблюдателем, что эссеист-фотохудожник Сьюзан Зонтаг рассматривала критически. В своей книге 2003 года « о боли других», «» о том, как конфликтная фотография изменяет память о военных событиях, Зонтаг отмечает, что изображения Таро сыграли важную роль в формировании общественного мнения.

Сосредоточившись на тяжелом положении гражданского населения, фотографии женщин, детей и беженцев Таро попали на обложки таких известных журналов, как Die Volks-Illustrierte .Хотя она умерла на передовой — первая женщина-фотограф-конфликтолог, сделавшая это, — фотографии солдат Таро мало что сделали для прославления войны. Захватив женщин из республиканской милиции на тренировку, она также нацелилась на стереотип о женщинах как о пассивных жертвах войны.

Таро сделал снимки мирных жителей, перемещенных внутри страны в результате гражданской войны в Испании, таких как женщины, дети и мужчина, бежавшие из Малаги в Альмерию. работа Ли Миллера, сюрреалиста, который был свидетелем некоторых из самых ужасных злодеяний в мире таким образом, что одновременно очеловечивало жертв войны и персонализировало реалии конфликта, который подвергал риску подавляющее большинство читателей газет и журналов из-за его невообразимого опустошение.

Работая на Vogue , Миллер была одной из четырех женщин-фотографов, которые сопровождали союзные войска по Европе в 1944 году при отступлении немецких солдат. Присутствуя, когда американцы освобождали концентрационные лагеря в Дахау и Бухенвальде, Миллер ясно дала понять в статье, опубликованной вместе с изображениями, что не испытывает симпатии к немецкому народу, который, как она писала, был «отвратителен в своем раболепии, любезности и лицемерии».

Съемка войны в цвете

Хотя Миллер сохранила большую часть того, что она видела, после окончания войны, опубликованные ею изображения послужили вдохновением для других женщин-фотографов, которые отправились в зоны боевых действий, чтобы запечатлеть истории о том, что их мужчины коллеги могут не иметь доступа к.

Одна из них — Сьюзан Мейзелас, фотограф-документалист, освещавшая гуманитарные кризисы в Центральной и Южной Америке в 1970-х и 80-х годах и вошедшая в шорт-лист премии Deutsche Börse Photography Foundation Prize 2019 года.

Спрятав лицо под маской традиционной танцовщицы, этот боец ​​в Никарагуа скрыл свою личность.

Одна из первых, кто обратил внимание американской общественности на гражданскую войну в Никарагуа, Мейселас избежал ужасных сражений на полях сражений, захватив их. конфликт с использованием символических снимков, таких как один из белых отпечатков ладоней на красной двери, сигнализирующий о том, что отряд смерти находился в доме крестьянина.

В то время ее использование цвета было спорным, поскольку оно добавляло цветовой контраст войне, что раньше было видно только в черно-белом цвете. Такое использование цвета распространилось на цифровую арену, где сегодня цвета обостряются, чтобы привлечь внимание зрителя к определенным аспектам сцены.

Подробнее: Военный фотограф Хайди Левин: «Я могла бы освещать конфликты и возвращаться домой к обеду»

Повседневная война

Кристин Шпенглер, современница Мейзеласа, — еще один фотограф, который сосредоточился на последствиях войны с мирным населением.Заключенная в тюрьму за то, что фотографировала региональный конфликт в Чаде в 1970-х годах, она продолжала снимать детей, играющих на улицах во время конфликта в Северной Ирландии, женщину, полирующую сапоги американских солдат во Вьетнаме, а также женщин в чадровых чехлах, идущих через кладбище в Иране.

В Западной Сахаре Шпенглер сфотографировал мать с ребенком в одной руке и перекинутым через плечо оружием — женщину, которую она снова встретила десятилетия спустя на улицах Швейцарии.

Жизнь продолжается после войны, как обнаружила Кристина Шпенглер, когда она случайно встретила Ноуэнну, женщину на этом снимке, спустя десятилетия после того, как этот снимок был снят в 1976 году

Хотя работа Шпенглера изначально, кажется, показывает более мягкую сторону войны — ее изображения отображают живых, а не мертвых — ее сосредоточенность на суровых реалиях жизни, происходящей во время конфликтов, заставляет задуматься.Избегая ужасающих образов смерти и разрушения, Шпенглер может позиционировать роль конфликта в повседневной жизни и тем самым сделать ее более реальной для зрителей, воспринимающих его на расстоянии.

Хотя она больше не работает в зонах конфликтов, Шпенглер, которая живет в Париже, сказала, что ей нет необходимости путешествовать, чтобы снимать конфликт; указывая на джунгли Кале, лагерь беженцев и мигрантов на севере Франции, она отмечает, что последствия войны становятся все более очевидными.

Жизненно важные взгляды женщин

Эти образы войны, даже в далеких странах, также стали ближе к дому с появлением цифровой фотографии и множества изображений, доступных в Интернете. Они сделали реальность войны доступной для всех, кто ее ищет.

Как ясно показывает выставка, для полного понимания войны и ее полной способности причинять вред необходимо множество точек зрения, в том числе и женщин. Как пишут кураторы, у женщин не обязательно есть свой «женский» взгляд на конфликты, но сцены, которые они представляют миру, не менее важны для создания точной картины зверств 20-го и 21-го веков.

«Женщины-фотографы войны» проходят в Кунстпаласте в Дюссельдорфе с 8 марта по 10 июня.

История Кратко: женщины во Второй мировой войне | Национальный музей Великой Отечественной войны

Около 350 000 американских женщин служили в униформе, как дома, так и за рубежом, добровольно участвуя в недавно сформированном женском армейском вспомогательном корпусе (WAACs, позже переименованном в Женский армейский корпус), женском резерве ВМС (WAVES), женском резерве морской пехоты Женский резерв береговой охраны (SPARS), женщины-летчики военно-воздушных сил (WASPS), корпус армейских медсестер и корпус медсестер ВМС.Генерал Эйзенхауэр чувствовал, что он не сможет выиграть войну без помощи женщин в форме. «Вклад женщин Америки, будь то на ферме, на фабрике или в униформе, в День Д был непременным условием вторжения». (Амвросий, день «Д», 489)

Женщины в военной форме заняли офисные и канцелярские должности в вооруженных силах, чтобы освободить мужчин для сражений. Они также водили грузовики, ремонтировали самолеты, работали лаборантами, устанавливали парашюты, служили радистами, анализировали фотографии, управляли военными самолетами по всей стране, тестировали недавно отремонтированные самолеты и даже тренировали зенитчиков-артиллеристов, действуя в качестве летчиков. цели.Некоторые женщины служили у линии фронта в корпусе армейской медсестры, где 16 человек погибли в результате прямого огня противника. Шестьдесят восемь американских военнослужащих были схвачены в плен на Филиппинах. Более 1600 медсестер были награждены за храбрость под огнем и отличную службу, а 565 медсестер Тихоокеанского театра награждены боевыми наградами. Медсестры были в Нормандии на уровне Д плюс четыре.

В конце войны, хотя большинство опрошенных женщин, по сообщениям, хотели сохранить свою работу, многие из них были вынуждены уйти из-за возвращения домой мужчин и из-за спада спроса на военные материалы.Женщины-ветераны столкнулись с препятствиями, когда пытались воспользоваться программами льгот для ветеранов, такими как G.I. Билл. Похоже, что нация, которая нуждалась в их помощи во время кризиса, была еще не готова к большему социальному равенству, которое постепенно наступит в последующие десятилетия.

Национальный музей Второй мировой войны признает вклад женщин в успех победы союзников во Второй мировой войне и подробно исследует этот вклад в своей новейшей постоянной выставке «Арсенал демократии: приветствие Германа и Джорджа Брауна». Передняя .

фотографий фабричных женщин в тылу, 1943 год

Автор: Бен Косгроув

Персонаж «Рози Клепальщица» как феминистского символа, символа Второй мировой войны и героини середины века прочно укоренился в душе американцев, символ как военных усилий, так и исторических перемен в Америке. рабочее место. В начале 1940-х годов, когда женщины наводнили рабочую силу, чтобы заменить миллионы мужчин, ушедших на войну, множество авторов песен, иллюстраторов, таких как Норман Роквелл из Saturday Evening Post , и фотографы эффективно изобрели архетип. на котором основывались все последующие Розы.

(Знаменитый плакат 1942 года «Мы можем сделать это!» Питтсбургского художника Дж. Ховарда Миллера, созданный для Westinghouse House и изображающий самую известную и узнаваемую «Рози» из всех, не был широко известен в годы войны и только предполагался его нынешний культовый статус спустя десятилетия.)

Среди фотографов, которые запечатлели этот массовый и, в самом прямом смысле, революционный приток женщин-рабочих на традиционно мужские рабочие места на фабриках в качестве сварщиков, токарных станков, машинистов и, конечно же, заклепочников, была Маргарет Бурк-Уайт из LIFE.

Сама первопроходец (одна из четырех штатных фотографов журнала LIFE, первая в Америке аккредитованная женщина-фотограф во время Второй мировой войны, первая уполномоченная летать на боевые задания и т. Д.), Бурк-Уайт провела время в 1943 году в Гэри, штат Индиана, ведя хронику « женщины… выполняют удивительное разнообразие работ »на сталелитейных заводах,« некоторые совершенно неквалифицированные, некоторые полуквалифицированные, а некоторые требуют больших технических знаний, точности и возможностей », как LIFE сообщила своим читателям в выпуске от 9 августа 1943 года.Журнал отметил:

В 1941 году только 1% авиационных служащих составляли женщины, в то время как в этом году они будут составлять примерно 65% от общего числа. Из 16000000 женщин, работающих сейчас в США, более четверти заняты на военной промышленности. Хотя представление о том, что представители слабого пола потеют возле доменных печей, направляют гигантские ковши расплавленного железа или разливают раскаленные слитки, принято в Англии и России, оно всегда было чуждо американской традиции. Только растущая потребность в рабочей силе и сокращение предложения рабочей силы вынудили эту революционную перестройку.

Женщин набирают из Гэри и близлежащего Восточного Чикаго. Меньшинство прибыло из сельскохозяйственных районов. Они черные и белые, поляки и хорваты, мексиканцы и шотландцы … Женщины-сталелитейщики в Гэри не уроды и не новички. Их приняли руководство, профсоюз, грубые, мускулистые мужчины, с которыми они работают день за днем. В мирное время они могут снова вернуться в дом и семью, но они доказали, что во время кризиса никакая работа не является слишком тяжелой для американских женщин.

Здесь LIFE.com представляет серию фотографий с фабрик Гэри в 1943 году. Посмотрите на этих женщин, на их лицах сияет гордость, а также на характерные для Бурка-Уайта изумительные снимки огромных машин и покрытых смазкой шестерен, на которых запечатлены твердые частицы и частицы. суровая красота фабрики и ее рабочих в полном производственном режиме.

Лиз Ронк редактировала эту галерею для сайта LIFE.com. Следуйте за ней в Twitter: @LizabethRonk

.

Работницы расчищали следы от разлитых материалов, Гэри, Индиана.1943.

Маргарет Бурк-Уайт Коллекция изображений LIFE / Getty Images

Женщины в противогазах чистили верхнюю часть доменной печи на сталелитейном заводе в Гэри, штат Индиана, 1943 год.

Маргарет Бурк-Уайт Коллекция изображений LIFE / Getty Images

Женщины-служащие компании Tubular Alloy Steel Corp. в Гэри, штат Индиана, преобладали на собрании экспертов в 1943 году.

Маргарет Бурк-Уайт Коллекция изображений LIFE / Getty Images

Бернис Даунора, 31 год, член «верхней бригады» сталелитейного завода была обязана носить «часовой легкий дыхательный аппарат» для защиты от утечки газа из доменных печей, Гэри, Индиана, 1943.

Маргарет Бурк-Уайт Коллекция изображений LIFE / Getty Images

21-летняя Тереза ​​Арана записала температуру на вытяжных печах, Гэри, Индиана., 1943.

Маргарет Бурк-Уайт Коллекция изображений LIFE / Getty Images

Штамповочный станок на рельсовом заводе в Гэри принадлежал Флоренс Романовски (справа). Она машинально заклеймила опознавательные знаки на раскаленных рельсах. Ее муж был в армии

.

Маргарет Бурк-Уайт Коллекция изображений LIFE / Getty Images

Кэтрин Мрзляк, 34 года, мать двоих детей, работала с мужем на мельнице.

Маргарет Бурк-Уайт Коллекция изображений LIFE / Getty Images

Женщины-сварщики, Гэри, Индиана, 1943 год.

Маргарет Бурк-Уайт Коллекция изображений LIFE / Getty Images

Зачистка — это операция по удалению дефектов поверхности слябов для их подготовки к прокатке. Женщина в центре фотографии отметила мелом дефекты мужчине, который делал платку (справа).

Маргарет Бурк-Уайт Коллекция изображений LIFE / Getty Images

Снимая фаску с броневой плиты танков в Гэри Воркс, эти женщины использовали мощные ацетиленовые горелки.

Маргарет Бурк-Уайт Коллекция изображений LIFE / Getty Images

Одра Мэй Халс, 20 лет, работала резчиком в American Bridge Co.в Гэри. На заводе у нее было пятеро родственников.

Маргарет Бурк-Уайт Коллекция изображений LIFE / Getty Images

Луграш Ларри, 32 года, работница доменного цеха, мать четверых детей; ее муж также был рабочим на фабрике.

Маргарет Бурк-Уайт Коллекция изображений LIFE / Getty Images

Лоррейн Галлинджер, 20 лет, была металлургическим обозревателем.Из Северной Дакоты она планировала вернуться туда после войны.

Маргарет Бурк-Уайт Коллекция изображений LIFE / Getty Images

39-летняя Бланш Дженкинс, сварщик в Карнеги-Иллинойс, ежемесячно покупала военный залог в размере 50 долларов. У нее было двое детей.

Маргарет Бурк-Уайт Коллекция изображений LIFE / Getty Images

Газовая резка плиты производилась с помощью четырех горелок, управляемой и управляемой одной женщиной.У Алисы Джо Баркер (вверху) были муж и сын, которые также работали на военной промышленности.

Маргарет Бурк-Уайт Коллекция изображений LIFE / Getty Images

«Панменом» в Gary Works была Розали Айви; она смешивала специальный раствор, которым закрывали литейную яму, через которую лился чугун из доменной печи.

Маргарет Бурк-Уайт Коллекция изображений LIFE / Getty Images

Машинист передаточного вагона Мэй Харрис, 23 года, подала знак крановщику наверху, чтобы он вернул пустой горячий металлический ковш в передаточную тележку (слева).В ковше находился расплавленный чугун, разлитый в мартеновскую печь. В печи жидкий чугун добавляли к расплавленному лому, который вместе с железной рудой и флюсами давал готовую сталь после рафинирования.

Маргарет Бурк-Уайт Коллекция изображений LIFE / Getty Images

Долорес Масиас, 26, Гэри, штат Индиана, 1943.

Маргарет Бурк-Уайт Коллекция изображений LIFE / Getty Images

Виктория Бротко, 22 года, была помощницей кузнеца.Она устроилась на работу к своему брату-близнецу, когда он присоединился к морской пехоте.

Маргарет Бурк-Уайт Коллекция изображений LIFE / Getty Images

Анн Зарик, 22 года, работала горелкой в ​​дивизии броневых пластин. На обложке номера появилось еще одно изображение Зарика.

Маргарет Бурк-Уайт Коллекция изображений LIFE / Getty Images

В литейном цехе Carnegie-Illinois Steel Co.эти женщины работали стержневыми мастерами. Всего здесь в две смены работали 18 женщин. Функции стержневого мастера были подобны функциям скульптора, а в качестве инструментов использовались лопатки, шпатели и молотки. Отливки, изображенные на этой фотографии, предназначались не только для Карнеги-Иллинойс, но и для других заводов.

Маргарет Бурк-Уайт Коллекция изображений LIFE / Getty Images

На палубе авианосца женщины работали сварщиками и скребками.Женщины рядом с этой стальной сборной частью палубы, которые были без головных уборов и масок, работали с инструментами, которые очищали неровности поверхности при подготовке к сварке. Сварщик на переднем плане написала на шлеме свое имя «Джаки» — популярный стиль среди женщин-сварщиков.

Маргарет Бурк-Уайт Коллекция изображений LIFE / Getty Images

Гэри, штат Индиана, военные усилия, 1943 год

Маргарет Бурк-Уайт Коллекция изображений LIFE / Getty Images

Обложка журнала LIFE 9 августа 1943 г.

Маргарет Бурк-Уайт Коллекция изображений LIFE / Getty Images

Сестринское дело в Гражданскую войну | За объективом: история в картинках | Очерки и фотографии любезно предоставлены Архивом Бернса | Мерси-стрит

Стэнли Б.Burns, MD

Примечание редактора: эта серия эссе написана медицинским, историческим и техническим консультантом Mercy Street Стэнли Б. Бернсом, доктором медицины The Burns Archive.

В начале Гражданской войны в Соединенных Штатах не было организаций обученных медсестер. Семь лет назад в результате разрушительной Крымской войны (1854 г.) и назначения на официальную должность английской Флоренс Найтингейл (1820-1910 гг.) Были заложены основы современных концепций сестринского дела и квалифицированного сестринского ухода.Находясь в больнице казарм Селимие (Скутари) в Турции, она ясно продемонстрировала необходимость в квалифицированном медицинском уходе, который поддерживал бы не только работу врачей и хирургов, но, что наиболее важно, помогал удовлетворять санитарные, социальные и психологические потребности военнослужащих. Работа Найтингейла открыла путь женщинам из среднего и высшего классов к поиску карьеры медсестры как приемлемого образа жизни. Женщины сыграли значительную роль в гражданской войне. Они выполняли различные функции: обученные профессиональные медсестры, оказывающие непосредственную медицинскую помощь, администраторы больниц или обслуживающий персонал, обеспечивающий комфорт.Хотя точное число неизвестно, свои услуги предложили от 5 000 до 10 000 женщин. Первые два года введение женщин в мужскую медицинскую систему было отдельной гражданской войной.

Педагог и социальный реформатор Доротея Линде Дикс (1802–1887), посвятившая свою жизнь улучшению условий содержания людей в тюрьмах, домах для бедных и особенно психиатрических больницах, вызвалась на службу добровольно. 10 июня 1861 года военным министром Саймоном Кэмероном она была назначена суперинтендантом женских медсестер армии Союза.Ей было поручено создать корпус медсестер-добровольцев и регулировать поставки, которые передавались войскам. Она и назначенные ей медсестры не получили воинских званий. 60-летний Дикс не обучался сестринскому делу, но обладал исключительными организаторскими способностями и был хорошо знаком с противодействием сопротивляющимся политическим и социальным силам. 24 июля 1862 года был издан Циркулярный приказ № 8, устанавливающий строгие требования Дикс к назначению в ее корпус медсестер. Кандидаты должны были быть в возрасте от 35 до 50 лет, подчиняться правилам, иметь опытные матроны с хорошим характером и крепким здоровьем.Компенсация составляла 40 центов в день, и требовался минимальный срок службы в три месяца. Легендами должны были стать и другие женщины, оказавшие важные медсестринские, моральные и административные услуги:

• Кларисса «Клара» Харлоу Бартон (1821-1912), известная как «маленькая одинокая леди в черном шелке» и «ангел поля битвы». «Работала самостоятельно, отдельно от обществ помощи и помощи, обеспечивая беспристрастную помощь солдатам Союза и Конфедерации. Ее работа по созданию Американского Красного Креста принесла ей выдающееся место в истории медицины.
• Мэри Энн Болл (1817–1901), известная как «Мать Бикердайк», пошла на войну медсестрой-добровольцем и работала в санитарной комиссии. Она участвовала в 19 боях, часто под огнем, и ночью ходила по заброшенным полям сражений в надежде найти кого-нибудь, кого угодно, еще живого.
• Луиза Мэй Олкотт (1832–1888) была нанята Доротеей Дикс и в конце 1862 года проработала только шесть недель медсестрой в больнице в Джорджтауне, округ Колумбия. Служба Олкотт была прервана, когда она заболела пневмонией. Ее красноречивое описание своего военного опыта было опубликовано в детской книге.

Женщины из различных религиозных орденов также были признаны опекунами больных, переживших эпидемии, стихийные бедствия и предшествующие войны. Около 600 сестер из 12 католических орденов служили в Гражданской войне.

Южные женщины также ответили на призыв, в первую очередь, помогая удовлетворять потребности своих штатов, многие из которых были на личной основе, поскольку только четыре штата Конфедерации имели официальные агентства по оказанию помощи. Две самые известные женщины работали в Ричмонде, штат Вирджиния:

• Салли Луиза Томпкинс (1833-1916) открыла больницу на 22 койки, в основном на собственные средства, в особняке Ричмонда.Известный как «Ангел Конфедерации», Томпкинс, возможно, была единственной женщиной, официально принятой в армию Конфедерации.
• Фиби Йейтс Леви Пембер (1823-1913), член известной еврейской семьи Чарльстон, Южная Каролина, была медсестрой и женщиной-администратором в крупнейшем медицинском учреждении Конфедерации, больнице Чимборасо.

Как видно из серии

Госпиталь Союза особняков на Мерси-стрит в Александрии, штат Вирджиния, ярко изображает роль медсестер в гражданской войне.Прежде всего, это Доротея Дикс, которая наняла Мэри Финни и отправила ее в особняк в качестве старшей медсестры, представляющей политику правительства США. Медсестра Энн Гастингс демонстрирует компетентность медсестры Соловья, ведущей обученной медсестры в начале войны. Эмма Грин изображает женщину с юга, которая вызвалась служить добровольцем, помогая раненым Конфедерации. Незнакомые монахини считаются медперсоналом, обеспечивающим комфорт и заботу.

Медсестры, как профсоюзы, так и конфедераты, написали мемуары о своем опыте, давая возможность лично и лично взглянуть на войну с разных точек зрения.Книга Мэри Финни фон Олнхаузен (1818–1902) «Приключения армейской медсестры в двух войнах» дает представление о жизни медсестры Союза и вдохновила на создание «Улицы милосердия».

Женщины на войне — три новаторских женщины-фотографа-бойца

«Не читайте комментарии» — обычно мудрый совет для авторов интернет-контента. Но иногда разделы комментариев могут дать нечто впечатляющее. В разделе комментариев к нашей статье «Еще пять известных фотографов и оборудование, которое они использовали, часть вторая» один читатель упомянул, что нам следует осветить больше женщин-фотожурналистов и их оборудование, и предоставил короткий список для ознакомления.Это казалось достаточно простой задачей, пока этого не произошло.

Несмотря на то, что информации об этих фотожурналистах было много, и ее легко найти, я обнаружил, что сам контент является одним из самых мощных и затрагивающих, которые я когда-либо встречал в фотографии. Истории этих женщин содержат поистине мучительные эпизоды несправедливости, сексизма и трагедии, которые затмевают простые вопросы о фотографии и снаряжении. В то же время они содержат одни из величайших примеров храбрости, смекалки и изобретательности.Было бы глупо организовать статью только на наши обычные темы, как и втиснуть пять этих невероятных женщин в одну жалкую статью.

Итак, вот три истории женщин, навсегда изменивших военную фотографию. Давай займемся этим.

Герда Таро

Когда мы говорим о так называемом «мексиканском чемодане», коллекции из более чем 4000 негативов, сделанных во время гражданской войны в Испании 1930-х годов, на ум приходят три названия; Роберт Капа, Герда Таро и Чим (Дэвид Сеймур).Из этих троих, которые внесли свой вклад в коллекцию работ, погибла только одна — Герда Таро, которая также оказалась первой женщиной-фотожурналистом, погибшей на передовой.

Герда Таро родилась Герда Похорилле 1 августа 1910 года в Штутгарте, Германия, в еврейской семье, принадлежащей к среднему классу. История смены ее имени с Похорилле на Таро — одна из самых известных в фотографии, в ней участвует некий Андре Фридман, который позже станет известен как Роберт Капа. Они встретились в 1934 году и, желая избежать антисемитизма и ксенофобии, столь распространенных в Европе в начале 20-го века, согласились изменить свои имена и начать совместную работу под новыми именами.

Эти двое вместе с Дэвидом Сеймуром (он же «Чим») прославились своими репортажами о гражданской войне в Испании. Все трое прочно закрепились на передовой, документируя дело республиканцев, несмотря на град пуль националистов. Их стиль съемки с близкого расстояния был буквально революционным — никогда прежде военная фотография не задокументировала, на что на самом деле похоже сражение на войне. Изобретение и популяризация портативных 35-миллиметровых камер сделали возможным этот стиль съемки, и эти трое использовали эти камеры, чтобы переопределить военную фотографию и переопределить обязанности фотожурналиста.

Таро, в частности, был привязан к борьбе, в конце концов путешествовал по всей Испании, чтобы освещать различные конфликты без компании Капы или Чима. Она прославилась бесстрашием на поле боя, часто бегая по открытой местности и подвергая себя большой опасности, чтобы добиться лучших ракурсов для фотографий. Ее контактные листы показывают это, и ее финальные изображения захватывают дух как своей реалистичностью, так и близостью к действию. К сожалению, это бесстрашие могло способствовать ее смерти.Активная женщина, она умерла, когда ее выбросило из грузовика, когда он свернул, чтобы избежать встречного танка, 26 июля 1937 года.

Хотя перед смертью она стала широко известной и уважаемой как фотожурналист, ее работу часто приписывали ее партнеру Роберту Капе. Возможно, в этом нет ничего удивительного — в начале своей карьеры и Таро, и Капа создавали работы, которые можно отнести к имени Капа. Однако имя Капы продолжало присоединяться к имени Таро, когда она начала дистанцироваться от Капы.Что еще хуже, большая часть ее работы (а также работы Чима) во время гражданской войны в Испании была посмертно приписана Роберту Капе, что еще больше запутало ее историю и опыт.

Несмотря на то, что история была омрачена неправильной атрибуцией, факт остается фактом: Герда Таро был одним из самых революционных и бесстрашных фотографов в истории. Через ее объектив мир близко узнал о борьбе и трагедиях гражданской войны в Испании. Она также первой изобрела новый метод освещения войны — попасть прямо в самую гущу войны и сражаться на камеру.

Фотографии

Таро можно увидеть на сайте Magnum.

---

Ли Миллер

Продолжая хронологически, мы подходим к Ли Миллеру, одному из выдающихся фотографов Второй мировой войны. Но сводить Миллер к «военному фотографу» кажется глупым — взгляд на ее прошлое и воспитание показывает одного из самых дерзких и непоколебимых художников в новейшей истории в любой среде.

Ли Миллер родилась Элизабет Миллер 23 апреля 1907 года в Покипси, штат Нью-Йорк, в дочери фотографа-любителя по имени Теодор Миллер.Трагедия постигнет юную Элизабет рано, так как ее изнасилует друг семьи в возрасте семи лет, оставив после себя психические и физические шрамы. Теодор усугубил это — после инцидента он начал делать совершенно неуместные фотографии обнаженной Элизабет. Психологические шрамы, нанесенные ее воспитанием, были значительными и стойкими, но она оставалась сильной и полна решимости зарабатывать себе на жизнь как фотограф.

Она стала фотографом в качестве модели. В девятнадцать лет Миллер попала на обложку американского журнала Vogue.Ее модельная карьера в конечном итоге привела к тому, что она начала работать на фотографа-сюрреалиста Мана Рэя. Миллер в конце концов убедила сопротивлявшегося Ман Рэя взять ее на учебу в Европе в качестве студента-фотографа, тем самым начав свою карьеру фотографа. В течение следующих нескольких лет Миллер и Ман Рэй стали любовниками и сотрудниками, вместе разрабатывая технику фотографической соляризации. В это время Миллер также будет участвовать в творчестве с такими художниками, как Пабло Пикассо, Жоан Миро и Жан Кокто.К 1932 году ее отношения с Ман Рэем закончились, и она вернулась в Нью-Йорк.

По возвращении в Нью-Йорк она начала работать фотографом. Она открыла собственную студию, в которой снимала все, от рекламы до сюрреалистического искусства. В течение этого десятилетия она оттачивала свое мастерство как в студии, так и вне ее, путешествуя до Египта и обратно в Европу, постепенно создавая обширный объем работ. Эти путешествия в конечном итоге завершились в Англии, где она стала постоянным фотографом и писателем британского Vogue.

Начало Второй мировой войны привело к тому, что Миллер стала официальным военным корреспондентом журнала Vogue в 1943 году. Она объединилась с фотографом Life Дэвидом Э. Шерманом, чтобы задокументировать 83-ю пехотную дивизию армии США. Миллер сфотографировал подвиги 83-го полка от Нормандии до Парижа, но также решил сосредоточиться на опыте женщин, выбрав фотографировать медсестер, офицеров и гражданских лиц, пока они путешествовали по руинам войны и общества во Второй мировой войне. Фотографии Миллера в то время симпатичны, но сыры и эмоционально разрушительны.Ее сочувствие к страданиям в сочетании с ее опытом работы с сюрреалистическим искусством за несколько десятилетий до этого дало ей идеальный словарный запас, чтобы выразить абсурдность войны и трагедию ее последствий.

Пожалуй, самыми известными ее фотографиями в то время были ее фотографии Холокоста, которые оказались одними из первых свидетельств самого его существования. Она задокументировала зверства в Бухенвальде и Дахау беспощадным взглядом и безжалостным языком. На ее фотографиях концлагерей часто обнаруживались груды останков скелетов, а статьи сопровождались такими словами, как «Немцы такие» и «Поверь в это».Самым известным является то, что после того, как она сделала эти фотографии, она ворвалась в квартиру Адольфа Гитлера, сняла испачканную грязью одежду, вымочила его в ванне и попросила своего партнера Дэвида Шермана сфотографировать ее в ванной. История гласит, что она была в концентрационном лагере Дахау в начале дня и решила вытереть грязь с этого места на коврик для ванной Гитлера.

Хотя Миллер выиграл битву, а союзники выиграли войну, Миллер, к сожалению, навсегда останется в шраме от увиденного на войне.Ей поставили диагноз, который теперь известен как посттравматическое стрессовое расстройство, усугубляемый ее и без того травматичным детством. Эта травма вылилась в тяжелый алкоголизм, который последовал за ней вплоть до ее смерти в 1977 году.

Наследие Миллера почти могло быть потеряно в безвестности, но благодаря недавним усилиям (особенно со стороны ее сына Антония) мы теперь знаем ее невероятную историю и ее влияние на фотографию. А поскольку работа над биографическим фильмом с Кейт Уинслет в главной роли, похоже, в ближайшее время интерес к Миллер, ее работе и жизни не уменьшится.

---

Катрин Лерой

Фотографы времен войны во Вьетнаме по большей части относительно хорошо известны и хорошо освещены. Такие имена, как Дон Маккаллин и Дэвид Дуглас Дункан, являются одними из самых почитаемых в фотографии. Но был один фотограф, которому не удалось добиться того же блеска, что и у других, хотя ее изображения конфликта — одни из лучших. Ее звали Катрин Лерой.

Путешествие Кэтрин Лерой во Вьетнам начинается так, как начал бы его писатель-двухбитный фантаст — с Leica M2, ста долларов и билета в один конец из Франции в Сайгон.Ее профессиональный послужной список? Практически не существует. Ее связь с прессой? Пффт. Ее военное прошлое? Не имеющий отношения. Все, что у нее было, — это врожденное стремление взглянуть в лицо страданиям солдат и гражданских лиц, пострадавших от войны, и огромное количество фотографических навыков. Оказывается, это все, что ей нужно.

Лерой, миниатюрная француженка ростом пять футов и ничего, была почти самым далеким от седого, закаленного войной вьетнамского фотожурналиста. Таким образом, она испытала невероятное количество сексизма, что привело к ее участию в войне.После получения аккредитации в Associated Press, она получила разрешение на прыжок с парашютом с американскими войсками в рамках операции «Джанкшен Сити». Это было настолько невероятно, что ходили слухи о том, что она спала с полковником, чтобы получить разрешение на прыжок, хотя на самом деле она получила лицензию на парашют в подростковом возрасте во Франции и уже прыгнула восемьдесят четыре раза.

Этот абсурдный слух, возможно, предвещает более поздние переживания Лероя. Хотя товарищи-репортеры и солдаты поначалу мало чего ожидали от миниатюрного Лероя, она неизменно бросала вызов ожиданиям.Она завоевала репутацию на поле боя благодаря уникальному сочетанию бесстрашия и сочувствия. Она жила и стояла рядом с солдатами во время знаменитых кровопролитных сражений при Хуэ и Кхесань, спала в одних и тех же окопах, ела те же пайки и даже выдерживала те же удары, что и осколочные ранения, когда была окружена отрядом морской пехоты.

Фотографии тех знаменитых сражений Лероя прекрасно передают уникальное сочетание хаоса, неразберихи и тщетности войны во Вьетнаме. Глядя на свою работу, она добивалась этого, захватывая наиболее уязвимых солдат, как на поле боя, так и за его пределами.Самым ярким выражением стиля Лероя стала серия фотографий санитара ВМФ Вернона Вайка, держащего умирающего солдата в Кхесани. Более чем совершенная фотографическая техника, интимность и человечность фотографий — это визуальная подпись Лероя; мы можем найти ту же подпись на всех ее фотографиях войны.

Одно из величайших достижений Лерой во время войны произошло, когда во время наступления на Тет она была захвачена NVA вместе с французским фотожурналистом Франсуа Мазуром.Она убедила похитителей освободить ее и Мазуре, но перед отъездом настояла, чтобы она сфотографировала их, объяснив, что «видна только одна сторона истории». Фотографии были сделаны и опубликованы на обложке журнала LIFE, а статью написала сама Лерой.

После окончания войны Лерой не переставал фотографировать. Она продолжала освещать конфликты по всему миру, получив Золотую медаль Роберта Капы за освещение конфликта в Ливане, в частности.Но, несмотря на признание критиков, Лерой так и не получила такого признания, как ее сверстники-мужчины. В случае с Лерой, она никогда активно не искала славы или даже признания за свои фотографии в течение своей жизни, предпочитая вместо этого делать акцент на человечности и красоте, присущей ее объектам, и самим фотографиям. Кэтрин Лерой скончалась в 2006 году, но ее наследие живет в ее ярких фотографиях войны во Вьетнаме и не только.

Коллекция фотографий Лероя из Вьетнама

Подписывайтесь на Casual Photophile в Facebook и Instagram

[ Некоторые ссылки в этой статье будут направлять пользователей к нашим аффилированным лицам в B&H Photo, Amazon и eBay.Покупая что-либо по этим ссылкам, Casual Photophile может получить небольшую комиссию без дополнительной оплаты. Это помогает Casual Photophile создавать контент, который мы создаем. Большое спасибо за вашу поддержку. ]

---

Дополнительную информацию и изображения можно найти здесь —

1. Герда Таро
   1. https://www.icp.org/browse/archive/constituents/gerda-taro?all/all/all/all/0
   2. https://www.magnumphotos.com/newsroom/politics/gerda-taro-first-woman-war-photographer-to-die-in-the-field/

2. Ли Миллер
   1. https: // www.leemiller.co.uk/article/Artists/b4OcCNM2-8snMwHxWgoJ5Q..a?cl=b4OcCNM2-8snMwHxWgoJ5Q..a&woinst=9&wosid=630xeBAUT7DKD1CJ9LwOLiT33PTDWOLiT339LwOFw&hl=ru
   2. https://www.theguardian.com/artanddesign/2015/sep/19/lee-miller-a-womans-war-exhibition-imperial-war-museum-second-world-war-dachau-hitler
   3. https://en.wikipedia.org/wiki/Lee_Miller
   4. https://www.theguardian.com/artanddesign/gallery/2015/sep/19/lee-millers-stunning-images-of-women-in-wartime-in-pictures
   5. http: // www.artnet.com/artists/lee-miller/
   6. https://www.artsy.net/article/artsy-editorial-vogue-model-photographed-war-ii-surrealist-icon
   7. https://www.britannica.com/biography/Lee-Miller
   8. https://www.academia.edu/18642335/Framing_the_Holocaust_An_Analysis_of_Lee_Miller_s_Photographs_of_Buchenwald_and_Dachau
   9. https://www.artspace.com/magazine/interviews_features/meet_the_artist/from-the-cover-of-vogue-to-the-bathtub-of-hitler-lee-millers-fierce-and-fascinating-life-as -a-war-55960

3. Катрин Лерой
   1. https: // www.icp.org/browse/archive/constituents/catherine-leroy?all/all/all/all/0
   2. https://dotationcatherineleroy.org/en/biography/biography-dates/
   3. https://www.nytimes.com/interactive/2017/03/28/opinion/vietnam-leroy-photoessay.

      No related posts.